— Ага… — пробормотал Чос, присев и шаря руками понизу, — тут я и пролезал… — Вдруг зашипев, он выругался. — Осторожнее, хозяин! Колючки, как на заднице Шебрет!
— Ползи вперед, — приказал Одинцов. — Я за тобой.
Его оруженосец распластался по земле и, словно уж, проскользнул сквозь заросли. Одинцов последовал за ним, стараясь не сломать ни веточки, — он был куда крупнее Чоса и хуже приспособлен для таких упражнений. К счастью, живая изгородь оказалась неширокой, всего метра полтора.
Они замерли у ее подножия, оба — в черных плащах, с лицами, вымазанными сажей. Отсюда был виден фасад дворца, трехэтажного здания с террасой, на которую вела лестница, скупо освещенная парой факелов. Еще два горели в середине портика, что вел к дому, и Одинцов подумал, что умыкнуть щедрейшего нужно у предпоследней пары колонн. Последние прикроют его со стороны здания, если оттуда кто-то наблюдает за двором, хотя это было сомнительно, — охрана, скорее всего, стояла по другую сторону дверей. Он еще раз оглядел темную лужайку, лестницу, портик, террасу, колючие кусты напротив и, не обнаружив ничего подозрительного, толкнул Чоса в бок. Друг за другом слуга и господин скользнули вдоль живой изгороди к портику и спрятались за колонной.
— Как я его схвачу, не зевай, — напомнил Одинцов.
— Само собой, хозяин. Столько трудов, клянусь милостью Айдена! Нельзя, чтоб они пошли прахом.
— Пойдешь к дому, чуть приволакивай левую ногу.
— Знаю! Я уж на него нагляделся! — Чос оправил плащ — точно такой, как у щедрейшего — и набросил на голову капюшон.
— Если охрана что-то заподозрит и окликнет, обернись и махни рукой… этак повелительно…
— Может, гаркнуть на них?
— Нет, не стоит. Голос у тебя не похож. Ну а если дело не выгорит, сразу лезь под изгородь.
— А ты?
— Я сверну ему шею, и за тобой.
Со стороны дороги послышался мягкий топот копыт и позвякивание мечей о стремена. Чос встрепенулся:
— Едут, хозяин!
— Слышу. Спокойнее, парень.
Одинцов высунулся из-за укрытия — ровно настолько, чтобы разглядеть начало портика. Свет факелов туда не доставал, но вскоре между крайних колонн замелькали огоньки, осветившие крупы лошадей. Всадников почти не было видно, они маячили где-то выше, словно смутные призрачные тени. Потом один спрыгнул на землю и притопнул, разминая ноги. Он был невысок, щупловат и облачен в темный плащ с откинутым капюшоном, рыжие волосы топорщились над воротником.
Заметив это, Одинцов сдернул с головы Чоса капюшон и взбил ему волосы. Потом выглянул опять, проверил. Вроде похоже.
— Что там, хозяин? — едва слышно прошептал Чос.
— Колпак он свой снял, вот что.
— А… Ну, ничего: с затылка нас даже светозарный Айден не различит.
Одинцов выглянул снова. Конных совсем не было видно, лишь старший из них, держа на колене фонарь, склонился с седла к бар Савалту. Тот что-то ему втолковывал — не иначе как инструкции на завтрашнее утро. Наконец страж кивнул и выпрямился. Щедрейший, набросив на голову капюшон, неторопливо и важно зашагал к дому. «Знал бы он, где закончится его дорога!» — подумал Одинцов и, поворотившись к Чосу, прошипел:
— Прикрой опять свои патлы! И приготовься!
— Готов, хозяин.
Шаги раздавались все ближе, и Одинцов уже не решался высунуть нос. Он ждал, придерживая Чоса за плечо левой рукой, сжимая и разжимая пальцы правой и отсчитывая про себя дистанцию: двадцать метров, пятнадцать, десять… Наконец он услышал дыхание бар Савалта, спокойное и размеренное, — вероятно, его добыча находилась на расстоянии пары шагов. Одинцов напряг мышцы.
Край темного плаща показался из-за колонны, и он легонько подтолкнул Чоса вперед. Одновременно его правая рука метнулась змеей, пальцы стиснули горло щедрейшего, нашарили сонную артерию. Он рванул Савалта к себе, зажимая ему рот ладонью.
Верховный судья даже не пикнул. Да и зачем ему было кричать? Возможно, он запнулся на ходу, но тут же выпрямился и с прежней уверенной неторопливостью зашагал к лестнице. Поднявшись на нее, щедрейший скрылся с глаз. Одинцов, сжимая свою обмякшую жертву, увидел, как от террасы к кустам метнулась неясная тень. Люди Савалта не заметили ничего, и через секунду он расслышал тихий конский храп и удалявшийся топот копыт.
Все! Комедия закончена! Легонько стукнув бар Савалта за ухом — исключительно в целях профилактики, — он взвалил его на плечо и, пригибаясь, направился к темневшим поблизости кустам. Чос уже ждал, его шагов не было слышно, но Одинцов не сомневался, что оруженосец рядом, словно мог ощущать поток тепла, идущий от его тела.
— Хозяин… — раздалось дуновением ветра. — Благословил ли нас Айден добычей?
— Благословил. Держи! — Перебросив тело щедрейшего через колючую изгородь, Одинцов пал наземь и успешно форсировал преграду. Чос возился в темноте, едва слышно чертыхаясь и поминая грозную Шебрет: казначей свалился прямо ему на голову.
Подхватив пленника, Одинцов цыкнул на Чоса и прислушался. Все было тихо, раздавались только стрекот насекомых да чуть заметный шелест листьев, которыми, пролетая над лесом, играл Найдел, один из Священных Ветров Хайры, покровитель охотников. Но лишнего времени не оставалось, — пройдет пять или десять минут, и прелестная Неза обеспокоится, куда подевался ее гость. Бар Савалт был человеком точным.
— Пошли! — Он подтолкнул Чоса, и похитители быстрым шагом двинулись к лошадям. Упругий мох под ногами скрадывал звуки, и скакуны, лакомясь зерном, тоже стояли тихо, лишь жеребец Одинцова фыркнул, когда на него взвалили бесчувственное тело. Затем они выехали из леска и пустились по дороге к замку. Минут через десять Одинцов свернул на неприметную тропу, затем всадники проехали полем, и вскоре под копытами коней заскрипел песок, а в лицо повеяло морскими запахами. Только тогда Чос спросил:
— Разве мы повезем его не домой, хозяин? Не в замковую темницу?
— А зачем? — Одинцов пожал плечами.
— И правда, зачем? Придушим тут, на берегу, напихаем камней в плащ — и в море!
— Нет, Чос. То, что брошено в воду, может всплыть. Я сделаю кое-что получше.
— Закопаем живьем? — Чос кровожадно оскалился.
— Нет. — Одинцов спрыгнул, снял бар Савалта, положив его на песок, и повернулся к своему оруженосцу. — Слушай, парень, ты мне доверяешь?
Чос задумчиво потер скулу, потом изрек:
— Да, мой господин. И куда больше, чем себе самому! Я могу напиться… могу ухлестнуть за девкой… да и мало ли чего… Скажу одно, получится другое… А ты совсем иной. У тебя слово и дело едины.
— Ну, раз так, приятель, возьми коней и подержи их — вон там, шагах в тридцати. И не бойся того, что увидишь.