— А слышал, что черти христианские души к себе заманивают? — продолжил Касьян. — Посулами да хитростью, чтобы потом сделать себе подобными?
Он сощурился и пытливо оглядел Игната, а тот, как ни крепился, но все же стушевался под взглядом. Тоскливо стало на душе, тревожно заколотилось сердце в дурном предчувствии.
"Только душа светлая и чистая через запретные земли может пройти и с мертвой водой вернуться", — вспомнились слова лесной ведьмы.
— Забирают, значит, безгрешные да чистые души, — будто издалека, донесся хриплый голос Касьяна. — А у кого души-то чистые? У детей, Игнат. У мальчишек наших солоньских да малотопинских, да из других сел и деревень — во всем Опольском уезде хватает. Хочешь, черта лепи, а хочешь — праведника. А кому охота своего внука в чертях видеть? Кому хочется дочь свою с мертвяком венчать? Вот и оберегают люди своих детей да внуков, ведь нечисть в этих краях испокон веков обитала. И не было от нее ни спасения, ни откупа. А теперь — то ли перебили навь, то ли сама вымирать начала, но надежда появилась у нас, Игнат. Чуешь? — Касьян ухмыльнулся краем рта. — Оттого тебя бабка Стеша дураком и славила. С дурака, мол, какая нави польза? Авось, обойдут стороной, не утащат в гнезда свои, в преисподнюю. А чтоб тебя не утащили — отдала им в откуп Званку Добуш, — он подмигнул Игнату заговорщицки и понизил голос. — Понял теперь? Бабку твою уважали да верили ей. А от Добушей только проблемы в деревне были. Выменяли твою жизнь на Званкину, а тебя подальше из деревни отправили. Не думали, что ты, дурак, вернешься. Не ждали и теперь.
Первые угольки упали с лучины в воду, зашипели, будто в подполье проснулся и заворочался змеиный клубок. Развешенная по стенам теневая кисея заколыхалась, упала к Игнатовым ногам, и он с отвращением отступил — тени показались ему густыми и жирными, как болотная грязь. А, может, это материализовались страшные слова Касьяна. Они змеиным ядом проникли под кожу, вспенили кровь, и душа разом опустела: не осталось ни решимости, ни гнева, а лишь одна черная тоска.
"Значит, все ты за меня решила, баба Стеша, — пронеслось в голове. — За новую жизнь — другой расплатись…"
Он провел трясущейся рукой по лицу, словно смахнул не тени — налипшую паутину. Плечи согнулись под непосильной тяжестью, и он сгорбился, оперся ладонью о стол. Перед глазами дрожали серые лица мужиков, а казалось — плоские и безжизненные навьи морды. Да и была ли разница? Игнат смотрел — и не видел перед собой людей. Однажды продав душу нечистому — они сами стали частью нави. А, значит, не будет к ним ни сострадания, ни жалости.
— Вот что, — наконец, хрипло проговорил Игнат. — Не для того я вернулся, чтобы меня дураком славили. Это раньше я был дурак, душа чистая да безгрешная — только егерский нож меня уму-разуму научил. Да что старое ворошить… Есть у меня к вам другое дело.
Он поднял голову и сквозь налипшие на глаза кудри поглядел на мужиков. Тяжелым должно быть, получился его взгляд: самодовольная улыбка пропала с лица Касьяна, и он посерьезнел, насупился. А Егор и вовсе скукожился, рванул ворот своего тулупа, словно ему вдруг стало трудно дышать.
— Не мои дела, какой у вас с навью был договор, — продолжил Игнат. — Но и я свой заключил. А теперь пришло время расплачиваться.
Он злорадно улыбнулся, заметив, как по лицам мужиков начал расползаться страх. Они все поняли заранее — не могли не понять. Но до последнего верили, что не потребует Игнат невозможного, не скажет этих страшных слов — но он все-таки сказал.
— Знаете, как от нави откупиться — знаете, и как ее призвать. Так зовите. До Навьей седьмицы успеть надо. И ваше счастье — чтоб успели.
Почему надо успеть до Навьей седмицы — Игнат не знал. Но помнил слова изгнанного из пекла черта и верил им. А как не верить? Подаренный ключ отпер кладезь бездны, и бремя тайного знания обрушилось на плечи, и понес его Игнат с собой — из нечистого места в христианский мир. Только слово свое нарушил и к изгнанному черту не думал возвращаться. Справится и сам.
Дороги в Солони развезло недавними дождями: сапоги скользили по раскисшей грязи, ноги по икры погружались в бурые лужи. Избы стояли почерневшие, будто обугленные. И сырость раздражала. Раздражало и присутствие мужиков.
Егор то и дело чертыхался, проклиная и погоду, и Игната, и всех чертей вместе взятых.
— Только от одних супостатов избавились, как другой пожаловал, — ворчал себе под нос.
Игнат молчал, волок на плече старые покрышки и сдутые камеры. Касьян тоже не говорил ни слова, но хмуро поглядывал на Егора и, казалось, сдерживал желание отвесить тому подзатыльник. А вот егеря Мирона в деревне не оказалось: с первым теплом ушел осматривать зимовки да ставить капканы.
— Повезло, — ворчал Егор. — А нам отдувайся.
— Ничего, — отозвался, не вытерпев, Игнат. — Недолго осталось.
Егор глянул на него волком, огрызнулся:
— Думаешь, ты пальцем поманишь, и навь явится? Как бы не так! Может, у вас, ведьмаков, секретные слова есть, да мы люди простые, по старинке привыкли: огнем да дымом.
Игнат не спорил: солоньцам виднее, да и не впервой. А к слухам он уже привык. Не далее, как утром между собой говорили деревенские бабы, мол, своими глазами видели, как прошлой ночью во дворе Игнат через воткнутый в землю нож перекинулся и волколаком в тайгу убежал.
— Чистые христианские души ищет для хозяев своих, чертей, — громким шепотом сообщала бабка Агафья, но так, чтобы и Игнат слышал. И косилась на него укоризненно. Но Игнат молчал. То, что его колдуном и оборотнем ославили — только на руку. Раз боятся — то и стороной обходить будут, и пулю промеж лопаток не пустят.
Костры раскладывали на опушке леса, на склоне холма — отсюда деревня как на ладони, а до леса почти верста. Сигнал будет хорошо виден. На верхушку костра-"хатки" бросали резину и промасленную ветошь. Дым повалил густой, черный. И так не вовремя вспомнился пожар на заброшенной базе, и безголовое, булькающее свежей кровью тело Эрнеста.
"На моей совести уже есть одна загубленная жизнь, — мрачно подумал Игнат. — Так что мне терять?"
— Ну, парень, теперь жди, — глухо проговорил Касьян.
Приставив ладонь козырьком, он вгляделся вдаль, где над острыми маковками сосен медленно тек серый и густой облачный кисель.
— Главное, чтоб дожди не зарядили. Сырость-то навьи не жалуют.
— А разве мы не останемся за костром следить? — спросил Игнат.
— Тебе надо — ты и оставайся, — огрызнулся Егор.
— Да ничего с костром не станется, — махнул рукой Касьян. — Чай, не сигнал бедствия подаем. Потухнет — так дым какое-то время еще валить будет. Только и нужно, что пару раз на дню наведываться да новые ветки и ветошь подбрасывать. Вот и вся недолга.
