Мы стояли за проволочным забором и наблюдали, как далеко на летном поле готовится к старту массивный, похожий на пузатую бутыль транспорт. Рядом суетились рабочие, сновали погрузчики, ждали своей очереди штабеля ящиков.
– Даже не верится, – проговорил Щербатин, – что скоро эта штука опустится среди водавийских болот.
– Не так уж скоро, – ответил я. – Если вообще долетит.
– Так просто – раз и там. Мы ведь могли бы наняться туда. Тем более с шестым холо... Ты уже старый вояка, будешь командовать дивизией. Ну, я тоже найду что-нибудь...
Я вяло усмехнулся. Это все слова. Мы оба не можем стать цивилизаторами. Нам пришлось бы стать на той земле чужими, а это противоестественно. Мы – свои на водавийских болотах. Эти руки, плечи, голова, длинные волосы – все это появилось там, все это вскормлено среди островов и зыбких топей. Наши легкие привыкли дышать тем воздухом. Мы можем находиться там только в качестве своих, но и это исключено.
– Гувернантку свою тоже заберешь? – спросил я.
– Конечно, я привык к ней.
– Что значит «привык»? – Я с недоумением покосился на него.
– Просто привык. Мы ведь давно встречаемся, с того самого дня. Только раньше это было незаконно, а теперь... Наверно, тоже незаконно. У нее первое холо, она не имеет права заводить семью. Вот, ждем.
– Семью? – остолбенел я. – Щербатин, я не ослышался?
Он с досадой вздохнул:
– Беня, я ведь делюсь с тобой единственной радостью. А ты рожу перекосил.
– Нет-нет, все нормально, – пробормотал я. – Поздравляю. Просто неожиданно как-то...
– Знаю, почему ты глаза выпучил. Только зря. Она не совсем такая, как остальные. У нее тут никого нет, кроме меня. Были родители, с которыми она сюда прибыла из какого-то отдаленного мира. Пропали – то ли погибли, то ли просто потерялись. Ей просто нужен близкий человек, а не мое высокое холо.
– Да я про холо и не заикался...
– Я не могу ее бросить. Да и не хочу. Нам всем нужен близкий человек. Тебе, кстати, тоже.
Я промычал что-то утвердительное, продолжая изумляться. Влюбленный Щербатин – это так же противоестественно, как банановая роща в Антарктиде.
– Беня, а зачем мы сюда пришли? – произнес он через некоторое время.
– Хочешь уйти?
– Хочу.
– Подождем еще немного. Хочу посмотреть, как он улетит. И платочком вслед помахать.
– Интересно, у нас появится чувство родины? Вот проживем тут, скажем, лет двадцать... Потом переберемся в другое место. Будем ли скучать по этим краям?
– Вряд ли. Все места и края одинаковые, мы даже не увидим разницы. Будем жить точно так же.
– Это точно. Вот и Водавия скоро станет такой же одинаковой. Понастроят казарм, проведут подземку...
– Кажется, погрузка кончилась. Наверно, скоро взлет.
– Не знаю. Должна быть заправка, проверка систем, продувка, прокачка – что там еще? Это ж не такси.
– Не знаю, как насчет продувки, а люди уже внутри. Подождем еще немного.
Мы стояли, вцепившись в проволоку забора, и смотрели, как темнеет вдали громоздкая туша звездолета. Ничего не происходило, корабль стоял в полном одиночестве. Люди словно забыли о нем.
– Ну все, пошли, – сказал Щербатин.
– Пошли.
Наша совесть была спокойна. Отправка спецрейса на Водавию не обошлась без нас, а большего мы и не желали.
Мы выходили через складскую зону, застроенную длинными и однообразными панельными корпусами. Здесь было безлюдно, разве что встречался иногда погрузчик, тарахтящий среди гулких проездов.
– Все-таки зря мы не подождали, – сказал я. – Хотелось увидеть, как он взлетит.
– Вечером по инфоканалу увидишь.
И в ту же секунду дрогнул воздух. Низкий гул перешел в свист, от которого про спине побежали мурашки. Звездолет стартовал. Мы обернулись и увидели, как огненная струя, вся окутанная дымом, вырастает над крышами складов.
– Вот и посмотрели, – сказал Щербатин. – Полетел, голубь сизокрылый.
– Что б ты навернулся... – пробормотал я.
– Все-таки я бы слетал на денек, чтобы... – начал было Щербатин и вдруг судорожно схватил меня за рукав. – Смотри!
– Вижу, – прошептал я.
Яркая звездочка на вершине огненной струи вдруг распухла, потеряла четкость и потонула в облачке дыма. Словно щупальца осьминога, во все стороны протянулись дымные следы падающих обломков. Через несколько секунд донесся приглушенный вздох взрыва.
– Беня, он взорвался! – заорал Щербатин. – Ты видел? Он разлетелся на куски!
– Да видел я! – Я не отрывал взгляда от обломков, которые продолжали падать, кувыркаясь и разваливаясь на еще более мелкие кусочки.
Мне стало страшно. Показалось, что мое тихое проклятие вслед улетающему транспорту обрело силу и подействовало.
– Ну, нет слов! – не мог успокоиться Щербатин. – Ты видел? Бах – и на куски!
– Идем отсюда, – сказал я. – Не нужно, чтобы нас тут видели.
– Да кто нас увидит?
– Не знаю. Идем скорее.
У меня бешено стучало сердце. Два ивенка приходят в порт, чтобы посмотреть, как улетает транспорт на Водавию. И транспорт взрывается. Как ни крути, а все выглядит подозрительно. Лучше убраться подальше, пока нас не засекли. Странно, что Щербатин этого не понимает.
Мы прибавили шагу, надеясь поскорей выйти в людное место, сесть в аэровагон или опуститься в подземку, затеряться в толпе. Щербатин то и дело оглядывался, отставал, и ему приходилось меня нагонять. Вдобавок от возбуждения его разобрал словесный понос, он никак не мог замолчать.
– Скучные мы с тобой стали люди, – слышался за спиной его голос, неровный от быстрой ходьбы. – Добропорядочные граждане. Носим бумажки, кланяемся начальникам... Уже забыли, что в мире есть и войны и катастрофы. Даже мечтать разучились, ничего не видим впереди, кроме нового холо. Набиваем копилки, ждем прибавки к празднику. А ведь когда-то стреляли, жизнью рисковали. Мечтали мир покорить.
– То ли еще будет, – угрюмо ответил я. – Вот сейчас обженишься со своей служанкой и окончательно превратишься в домашнюю овощную культуру.
– Да при чем тут... – с досадой ответил он. – Любовь – это протест будням. Это единственная романтика, доступная нам.
– Когда, интересно, ты стал романтиком?
– Беня, я не называю себя поэтом, как ты. Но я бы на твоем месте влюблялся каждый день. Мне занятость не позволяет. Не могу забивать этим голову...
Заворачивая за угол очередного склада, мы лоб в лоб столкнулись с человеком в обычной рабочей одежде. Он сразу опустил лицо и прошмыгнул мимо, но я успел заметить характерные черты лица – выдающиеся скулы, мощный подбородок, брови вразлет.
– Ты чего встал? – спросил Щербатин.
– Это... Щербатин, это был ивенк!
– Что-что?
– Стой! – закричал я и бросился за незнакомцем. – Остановись!
