Вернулся ворча:
— «Что за стрельба ночью, что ночью за стрельба…» Не знаю я, что тут ночью за стрельба, сплю я ночью… Я чо теперь, швейцаром буду здесь работать? И не закрывать дверь нельзя — обязательно кто-нибудь на шармачка заскочит, зае… эээ… замучаешься его потом из подъезда выщимливать…
Подумал.
— А где Толян?
— Ушел. С час назад. В соседний подъезд, сказал, — отозвалась из кухни мама, — Я так полагаю…
— Да че тут полагать, к Элеоноре таскается, ясно… — вполголоса пробурчал батя.
Хлопнула входная дверь.
— Ага, вот он. Вот что. Давайте так сделаем: сейчас пройдемся по подъезду, выясним кто и сколько осталось жильцов. Определимся все же с графиком дежурства у входной двери, по-новой. Днем и женщина сможет дежурить, ничего сложного своего соседа опознать, да посмотреть, чтоб соседа не под ножом привели. А ночью — или мужики по очереди, или сделаю мину-сигналку. Хотя… Если начнут подъездную дверь ломать — полюбому услышим. Серый, ты лежи, отдыхай пока.
Они ушли.
В подавляющем большинстве квартир никто на стук не ответил. От почти тридцати квартир ключи уже были у Олега, оставлены на сохранение. Зашли, осмотрелись. Наметили, куда перетащить хабар и как спрятать. Продолжили осмотр. Оказалось, в Башне остались всего-то пять семей, и те также вскоре собираются сматываться. Да, здорово людей подкосил инцидент с гоблинами.
В квартире на 12-м этаже дверь после долгих расспросов и разглядывания «посетителей» в глазок, открыла мелкая шустрая бабка. Поминутно поправляя повязанный по-деревенски платок уставилась на вошедших бледно-серыми, выцветшими от времени глазами.
— Бабусь, мы войдем? Вы ж нас знаете, мы с 51-й квартиры.
— А и входити… — бабка посторонилась и Олег с братом вошли в старушечье обиталище.
— А не разувайтися, ничо!.. — замахала она руками на попытку бати снять обувь. Сухонькая бабка, слегка перекособоченно передвигаясь по квартире, напоминала большого серого воробья, опасливого, но в то же время и любопытного.
— А вы, знатчицца, старший по подъезду? Или по дому? А не говорите, знаю я вас как зовут, да. И брата вашиго знаю как. А как сейчас с водой будит, а? А это вы стреляли ночью? — засыпала она вопросами.
Батя только открыл рот, но она не дала ответить:
— А и знаю, что вы. А и хорошо, отогнали фулигана. А у вас стекло есть?… А свет теперича вечером будит?
— Баушка, вы что тут остались? Вам что, податься некуда? Что вас родственники не заберут? — прервал Толик бабкин поток вопросов.
— А и некуда мне… Нету у меня тута родственников… — подтягивая ситцевый выцветший платочек, чирикнула бабка.
Олег оглядывался. Стандартная старушечья обстановочка. Древний застекленный комод, битком забитый разнокалиберной стеклянной и фарфоровой цветной посудой. Фаянсовые расписные кошечки, олень и рыбка на вязаной салфеточке. Там же, в комоде, большое пожелтевшее черно-белое фото на картоне — эта же бабулька, только в молодости, прислонившаяся головой к серьезному мужчине в пиджаке и с усами. Рядышком — несколько вполне современных цветных фотографий, на которых улыбаются разновозрастные мужчины и женщины, дети, поодиночке и группами. Несколько почетных грамот в рамках на стене, на зелененьких выцветших обоях. Облезлый, покоцанный кошкой диван, стол, в углу — трюмо без одной створки, с ворохом опять же всевозможных фарфоровых и стеклянных безделушек, милых старушечьему сердцу. За зеркало трюмо понатыканы открытки с видами природы — все «средняя Россия»: березки и озерца, луга и сосны. Старенький корейский телевизор в углу на тумбочке завешен синей бархатной тряпочкой, венчает его пластмассовая сувенирная моделька останкинской телебашни. Половички на полу. Несильный, но застарелый «старушечий» дух.
Оказалось, у Ольги Ивановны, как назвалась старушка, родственники все далеко, и связь с ними давно потеряна. Звонить по телефону с бабкиной пенсии ей было дорого, а письма с некоторых пор перестали доходить. Понятно, что интернет старухе был неведом. Бабка жила тут одна, единственному сыну, что изредка звонил из маленького городка с Урала, настрого запретила и думать о том, чтобы забрать ее отсюда.
— Живут оне с невесткой не весть как… Куда я ишо буду под ногами мешацца.
— Вот вопрос… — огорчился Толик, — Чо вот с вами теперь делать?
— Баушка… — подключился батя, — Мы не вмешиваемся в ваши личные дела, но находиться вам тут, одной, положительно невозможно! Может вас в «Центр Спасения» препроводить? Там за вами присмотрят…
— Ишо чего! — бабка замахала руками, — Ты, милок, не городи таки глупости! Ишо мне под конец жизни в богадельне не хватало койку занимать! Сама я. Ни у кого ничо не прошу. Скока бог даст, стока ешо и протяну. Сама себя обихаживаю.
— Ну не знаю… — почесал Олег в затылке и переглянулся с братом, — Как вы жить тут будите-то…
— А и знать ничо не надо! — подхватила бабка, — Сама я все. Ни у кого ничего не прошу.
— Не, я понимаю, конечно… — Олег был в сомнении, Толик тоже недоуменно пожимал плечами, — бабка своей шустростью и уютной воркотней вызывала симпатию, но резко не вписывалась в концепцию «укрепленной башни-замка на территории, окруженной варварами». По голосу они узнали ту старуху, что ночью вмешалась в «монолог» гоблина и «вызвала огонь на себя».
— Мы ж не сможем вам помогать… Что кушать будете? Опять же вода… Пищу готовить…
Тут бабка ни слова не говоря цопнула Олега, в котором она признала старшего, сухонькой воробьиной лапкой за рукав, и повела на кухню. Рядом с газовой плитой на приставном столике стояла маленькая двухкомфорочная газовая плитка; рядом, под цветастым платком, образующим драпировку на резинке, большой газовый баллон. Еще один такой же баллон просматривался под простыней в углу. У Олега поднялась бровь… А бабулька уже тащила его за рукав в кладовку.
— Только ить… Света там нету. Чичас я свечку запалю…
— Не надо, бабушка, мы так — батя достал фонарик и осветил старухины закрома. В так называемой «тещиной комнате», глухом, довольно обширном закутке-кладовке, на полках до потолка располагалось бабкино богатство: пакеты с мукой и вермишелью, с сахаром и солью, трехлитровые банки с различными крупами, виднелись синенькие банки со сгущенкой, рядами стояли стеклянные банки с домашней консервацией: огурцы, огурцы-помидоры, кабачки, перец, квашеная капуста, компоты…
Компоты. Компоты! Бесцельно мотавшийся по бабкиным закромам луч фонарика пробежал по ряду банок с компотами, осветил еще какие-то коробки и пакеты на полках, — и вновь вернулся к компотам.
