знаю, что у старого Ольсы был дар. Может, не яркий, но все одно сил он давал ему. И берег.
– Слушай. Возьмешь… в печке шкатулка. Третий камень. Деньги. Твои.
– Дядька…
– Заткнись, дура! Слушай. Время уходит. Пойдешь. Я свистну. Мрак доведет. Толковая вроде. И чуткая…
Я моргнула и увидела зеленое пламя над дядькой.
– А вы будто горите… вы… не говорите, я его…
Протянула руку, а дядька в нее вцепился так, что кости затрещали. Мало, что не сломал.
– Вот как даже… повезло… Может, и правду говорили… моя ты… пусть так. Признаю… документы заберешь. Слышишь? По праву. Наказ. Слушай. Не спорь. Доберешься… ищи военных. Наших. Скажешь, дар открылся. Ясно? Там уже помогут. С документами… погодь… Мрак!
На этот крик у него ушли последние силы, но его услышали, и на пороге дома появился жуткого вида кобель. С красными глазами и…
– Ее. Защищать. Хозяйка… она – хозяйка… защищать… Дурак был… прости… надо было забрать… сразу забрать… а я не верил… не хотел… Куда мне дите-то? Вот и отдал добрым людям… но они тебя любили. Я видел, да… любили… но признаю. Силой клянусь! Признаю!
И тогда-то зеленое пламя над ним поднялось, а потом осело на моей коже. Было страшновато, но не больно.
До сих пор не знаю, сколько правды, сколько бреда было в тех словах? Кто ж теперь расскажет. Главное, что я получила если не надежду, то какой-никакой план. И провожатого.
Мрак…
Что сказать. Здоровая клыкастая своенравная тварь, которой меня навязали, а никак не наоборот. Пусть даже я отчаянно пыталась убедить его, что именно я – хозяйка.
Меня надо слушать.
Как бы не так.
Он… он был иным.
Кто сейчас не знает об измененных? Что тварях, что людях. А тогда? Тогда… в общем, первой же ночью я очнулась в какой-то яме, в лесу, в листьях. И рядом, свернувшись в довольно жилистый, но упоительно горячий ком, спал Мрак. И я еще помню, как долго не решалась обнять его. Красные глаза, что слабо светились, тоже помню. Дыхание. И жесткий язык, коснувшийся щеки, стерший слезы.
Тогда я еще умела плакать.
Что сказать…
Мы шли. Я и он. Он вел через лес. Я старалась не сильно отставать. Получалось когда как. Есть хотелось. Мрак выкапывал какие-то коренья, как-то принес задушенного зайца, и мы его жрали вдвоем. Сырым. Я тогда не сумела развести огонь. И выла от обиды, от того, что, казалось, я сдохну в этом лесу, как несчастный заяц. А Мрак смотрел и жевал.
Сосредоточенно.
А потом, когда мой вой стал слишком громким, просто цапнул меня. Следы вон до сих пор остались.
Мрака не стало в сорок третьем. И тогда я, кажется, впервые сорвалась.
«Карта свидетельствует о скором и неудачном завершении какого-либо дела или же предупреждает о грядущих бедах…»
«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром прозрения
Бекшеев поднялся на второй этаж.
Тот же узкий коридор.
Дерево.
Позолота.
Картины. Лица мужчин и женщин, когда-то, должно быть, важных. А теперь? Имена сохранились? Вероятно. Но и только.
Комнаты.
Он открывал дверь за дверью. Заглядывал и шел дальше.
– Дорогой, – голос матушки донесся снизу, – как ты себя чувствуешь?
– Странно. – Бекшеев остановился.
Темная комната.
Без окон.
Темные стены. Темный пол. Единственная лампочка под самым потолком кажется тусклой. И это хорошо. Диван. Ковер на полу. Стол у стены. Запах… запах нежилого дома.
– Помощь нужна? – Матушка поднялась и тоже заглянула. – Интересное место. Но враждебности я не ощущаю.
– Я…
Он покачал головой, прислушиваясь к себе. Боль? Не в ней дело, скорее в предчувствии, что скоро накроет. Прилива Бекшеев ждал. Измаялся ждать, но чтобы так и здесь?
Это от качки? Стресса?
– Кажется, скоро окно будет. – Он огляделся, пытаясь понять, не вызывает ли место отторжения. – Ты…
– Конечно. – Матушка давно научилась понимать без слов. – Я буду внизу. Надо будет багажом озаботиться. И прислугу нанять. Интересно, здесь в принципе можно нанять прислугу?
Дверь она притворила, но закрывать не стала.
Бекшеев же вытянулся на диване.
Дом.
Страж.
Остров этот.
Остров Дальний. Северная точка, пусть и не самая северная точка Российской империи, но почти что. Площадь… в голове крутились цифры.
Так и есть.
Прилив.
Или окно? Термин. Термины не отражают сути. Разум разгоняется. Остаточное явление, которое, как обещали, со временем пройдет. А он не хочет. Нет. Ему… нравится.
Факты.
Остров Дальний.
Население – около десяти тысяч человек. На бумаге если, то мало. А в людях? Кто из них?
Лица, лица…
Слишком много лиц. И он стиснул зубы, переживая первый спазм. Глаза заволокло красным, а мозг, подстегнутый болью, закрутил, мешая имена, цифры и снова имена.
Поехали.
Картинки.
Девушка на пороге дома.
– Вы понимаете, она не могла просто так взять и все бросить!
На ней белое платье чуть ниже колена. Широкая юбка. Синий горох. Чулки шелковые. Туфли с квадратными носами и квадратною же пряжкой. На левой – царапина. И сами туфли не новые, но за ними смотрят, как и за домом.
– Вот! – Ему суют в руки письма. – Посмотрите!
Писем много. Они разложены в несколько стопок и перевязаны ленточками.
Антонина Весновская, мещанка, владелица небольшого доходного дома, который позволял ей вести жизнь вполне спокойную.
До определенной поры.
Почему она? Почему из всех разум зацепил именно ее? Ну же!
Боль снова ослепила. И картинка сменилась.
– Не понимаю, что вы надеетесь найти. – Мужчина высок, выше Бекшеева, но этим не гордится. Скорее уж он рост свой воспринимает как некую помеху или даже неудобство. И горбится, сутулится, силясь казаться ниже. Его кожа желтовата. И зубы тоже. Он жует табак. – Матушка уехала. Вестей от нее нет. Я и подал заявку, стало быть, чтоб мертвою признали. А то ведь как дела-то вести?
Евдокия Сапоцкина, купчиха средней руки, пара лавок в уездном городке. И снова. Почему она?
Почему?!
– Надо же, какие важные люди! – Парень едва стоит, он молод и пьян настолько, что с трудом держится на ногах. И соображает так же туго. – Леська? А чего Леська? Нетути!
Он разводит руками и от движения этого заваливается на зад. Падает и хохочет, мерзко и пьяно, настолько, что нервы у Бекшеева не выдерживают. Он приходит в себя, когда глаза парня уже закатываются. Сам он хрипит, сучит ногами и пытается разжать бекшеевскую руку.
Слегка неудобно.
