старца, шевельнулась тень, и проходившую мимо Исабель дёрнуло туда поглядеть. Каменный старец смотрел исподлобья, подозрительно подняв свою лампу, словно чтобы получше изучить потревоживших его покой, а рядом – толстые кольца частью сползли с резного камня, нависая над полом – огромная змея подняла плоскую морду почти к его уху, словно шепчась с ним. Под этой-то змеей Исабель и разглядела давешнюю светлокосую девочку, чей реверанс одобрил её дед там в атриуме. Впрочем, кос на ней уже не было: теперь её бледные волосы были обрезаны неровно и так коротко, что она едва могла бы зачесать их за уши. На свет она не вышла – наоборот подалась назад, почти исчезнув в полумраке.
Сделав свой поклон – и в самом деле это был ректор Сидро д'Эстаон, и приветствие Исабель он принял благосклонным кивком, чуть улыбнувшись, – она стала вглядываться в лица тех, кто её опередил. Только эти трое? А нет – вот из-за широкой спины Джандоменико (вот уж кто нисколько не смущался присутствием ректора и спокойно разглядывал статуи) выплыла та полуундина, которая умудрилась в Лабиринте ни волосы не растрепать, ни платьице не помять. Просияв улыбкой, она протянула Клаусу нежную руку, и остмаркский мальчик залился краской.
– Мишель Дюбуа, – звонко прожурчал её голос.
Клаус ответил неслышно, но улыбка Мишель стала ещё ласковее, а Клаус из алого стал пунцовым. Правда, кряжистый венецианец тоже побагровел и пододвинулся поближе, но остановился как вкопанный, едва лучистая галлийка обернулась к нему.
Нашли чем заняться, и главное – где!
Едва кивнув – наверное, по правилам вежливости этого было мало, но уж как-нибудь обойдутся, благо на неё оба парня еле глянули, а галлийская стерва лишь заулыбалась ещё шире, – Исабель отвернулась от них и стала вглядываться в другие группки в тенях колонн и во входящих. Вот прошагал мимо кудрявый гельвет… Так, если посчитать – она прищурилась – их было уже одиннадцать человек, не считая её самой.
Двенадцать. А ректор сказал – всего будет двадцать два?
Она замерла, будто ноги обратились в свинец, и оглянулась ещё раз, проверяя подсчет с растущим беспокойством: трое… одна… там ещё пятеро… тут двое, нет – четверо, она ошиблась, и ещё она, да этот вот идет, значит – пятнадцать!
Проклятье, что с ней такое?!
Она рванула воротник, чувствуя, как подкатывает удушье к горлу, и одновременно – как льдом разливается по жилам озноб. Шаги кудряша теперь казались гулкими как колокол. В последний раз с ней было такое два года назад, когда Ксандер…
Ксандер. В зале не было Ксандера.
Задыхаясь, она напряжённо, до рези в глазах, вглядывалась в тени под статуями, в каждого нового входящего, даже в ректора – будто он мог знать и каким-то жестом или взглядом намекнуть ей. Лицо д’Эстаона оставалось усталым и бесстрастным, и если он и видел, что с ней творилось, то не торопился ей помочь. А в ушах у неё издевательски звенели слова отданного Приказа, за который она уже была готова себя проклясть. Потерять вассала вот так, по глупости, дав задачу, которую и со всем желанием не пройдет и один из тысячи! При мысли о том, что скажет ей дед, она чуть не застонала. Опять, опять она сделала прежде, чем подумала – и теперь что, у неё опять нет вассала?!
– Только после вас!
При первом же звуке этого голоса у неё отлегло от сердца – так стремительно, что она пошатнулась даже, жадно впиваясь взглядом в новопришедших. В дверях чуть не столкнулись – да, Ксандер, живой и невредимый, и тот парень, которого так бурно обнимал министр де Шалэ. Посмеявшись, они обменялись быстрым рукопожатием и пошли вперед, галлиец – уже явно представляясь. Но не успели они дойти до середины зала, как разговор оборвался, а когда, отдав должное ректору, они поравнялись с Исабель, лицо Ксандера было как обычно замкнутым.
– Сеньора. Поздравляю вас.
Сейчас, глядя в это лицо и холодные, изучавшие её словно особенно отвратительную тварь глаза, она напрочь забыла, почему ещё минуту назад была хоть сколько-то рада его видеть.
– Тебя тоже есть с чем поздравить, принц, – сказала она, стараясь не сорваться на шипение и сцепив до боли наливающиеся предательским жаром руки. – Сумел выполнить Приказ. Для тебя это даже неплохо.
– Ваша уверенность, что мне легко удастся то, что по плечу только лучшим из лучших, придавала мне сил, сеньора.
Исабель не успев огрызнуться, вдруг задумалась – издевается он или льстит. Пока она молчала, подошёл тот галлиец Франсуа, точно – Франсуа де Шалэ, Исабель порадовалась своей памятливости. Он глянул на Ксандера с той жалостью, которая вечно Исабель раздражала, безмолвно кивнул ей и отодвинулся – сухо пожать руку Клаусу и остановиться поближе к Джандоменико, которого, похоже, откуда-то уже знал.
«У Альба всегда всё самое лучшее», – пришло ей на ум, прекрасная фраза ведь, ничего не возразишь! Но она молчала уже слишком долго, теперь отвечать на дерзость было поздно, и опять выходило, что последнее слово осталось за Ксандером. Чувствуя, как запылали уши от обиды, она раздраженно потянулась поправить волосы – и нащупала в ближайшей пряди колтун.
Она сложила потеплевшие руки ладонь к ладони, спрятав их в складках юбки. Вдох. Выдох. Ещё раз. Как учил дед, она поискала, на чем бы сосредоточиться – да хоть бы на светильнике на ближайшей колонне. Да, в нём горел огонь, но белый и холодный. Постепенно похолодели и её пальцы, и она бросила исподлобья взгляд на Ксандера – заметил ли? Если фламандец что и заметил, то промолчал и сейчас просто стоял, глядя перед собой, спокойный, если не считать тонкой складки между бровями.
– Исабель, querida!
Что бы ни случилось с кудрявой Алехандрой в Лабиринте, на её весёлую энергичность это не повлияло. С быстротой особенно неуемной белки она подскочила к Исабели, таща за собой Катлину – надо же, и эта прошла! – и узкоплечего парня с лисьим лицом.
– Мой кузен Хуан де ла Серда!
Лисообразный Хуан никак это не оспорил, только улыбнулся и поклонился, ловко прикрыв при поклоне рваную дырку на щегольски вышитом рукаве.
– Целую ваши ноги, сеньориты!
Это подошёл Мигель Геваро-Торрес, и представлять его компании довелось уже Исабель: его дядя был в кортесах человеком не последним, и в доме Альба бывал не раз, так что и племянник был ей не чужим. Впрямую ног целовать Мигель, конечно, не стал, ограничившись поклоном над руками, что подали ему и Исабель, и Алехандра, а с Хуаном они обменялись изящными полупоклонами,
