заметит, – улыбка у него была совершенно колдовская. Обаятельная и немного опасная. Елизавета не любила мужчин с длинными волосами, ее юность пришлась на военную строгую моду, но она не могла отделаться от мысли, что еще немного – и ее сердце забьется чуть чаще. Еще одна улыбка. Еще один такой взгляд. Еще одно коварное предложение, сделанное мягким гортанным голосом.
– Но как же… – она не закончила.
Машина даже не тормозила, она просто замерла на месте, застыла, как муха в янтаре. И все вокруг окрасилось в янтарно-золотой. Казалось, даже в воздухе видны сверкающие искры. И сам он стал плотным.
Водитель выбрался из-за руля, открыл дверцу с ее стороны и протянул руку.
– Погляди, Лиззи, все вокруг расцветает. Неужели тебе не хочется посмотреть поближе?
И она вложила свою сухую ладонь в его тонкие пальцы. Он подхватил ее легко, и суставы с мышцами повиновались этому порыву, словно им снова было семнадцать, как той девочке, что навсегда заперта в состарившемся теле.
Даже низкое декабрьское солнце казалось весенним из-за золотистого оттенка, который ему придавал этот новый застывший вокруг них воздух. Машины на дороге замерли, люди остановились на половине шага. Летящие с деревьев листья, голубь на половине взмаха крыла, – все застыло, пока она стояла тут с длинноволосым зеленоглазым водителем и смотрела на него, а вовсе не на яркие фиолетовые крокусы, лезущие из декабрьской жухлой травы так нагло, словно уже и вправду весна.
– Ты ведь никогда не видела таких как я? – спросил водитель.
– Никогда… – завороженно ответила Елизавета.
– Почему? – требовательно спросил он, и у нее даже слезы подступили к глазам от того, что она не могла не то, что ответить, а даже понять – что же он от нее хочет?
– Ох, маленькая… – как будто спохватился он и и вдруг прижал к себе, погладил ладонями по плечами. И семнадцатилетняя девушка внутри нее вздрогнула, всхлипнула и покраснела. Но крови уже не хватило сил, чтобы донести алое смущение до пергаментной кожи.
– Кто ты? – спросила она его. Давно уже понятно, что не водитель.
И Елизавета читала очень много странных вещей. И о многом разговаривала с другими людьми на вершинах власти в разных концах света. Она давно знала все про Луну и странные события в пустыне, ей было точно известно про то, существовали ли тайные общества и настоящие колдуны. Она знала даже о том, о чем информация даже не просочилась пока в мир.
Но про эльфов она читала только сказки.
– Почему ты так долго живешь, если в тебе нет эльфийской крови? – Он не услышал ее вопроса.
Если бы эльфы существовали, Елизавета могла бы с точными цифрами и картами на руках пояснить ему, почему Виндзоры никак не могли бы быть в родстве с ними. Насчет остальных королевских родов все было не так однозначно.
– Может быть, я ела яблоки с Авалона? – она впервые решила пошутить с ним. Но он задумался.
– А может. Когда сады стало некому охранять, и сердце почти перестало биться, семечки яблонь попали на человеческую землю и уж тебе-то точно должны были доставить самые вкусные яблоки страны!
– Кто ты? – Снова спросила она. Елизавета хотела услышать. Точно услышать, не вообразить своим бестолковым сердцем, которое все сбивалось с ритма, но это в кои-то веки было не страшно.
– Тот, кто однажды даст тебе отдохнуть, маленькая, – улыбнулся он ей, и тонкие пальцы погладили ее иссохшие губы.
– Ты пришел за мной, Смерть?
– Нет, Ваше Величество, пока еще нет. Но скоро мне понадобятся золотоглазые правители во главе тех государств, что еще могут что-то решать.
– Мой наследник… – Лиззи вдруг испугалась. Неужели…
Зеленоглазый покачал головой.
– У одного из них скоро родится ребенок с золотыми глазами. Это будет твой правнук или правнучка, я тебе обещаю. Но еще и мой. И вот тогда лучше вам самим сделать так, чтобы к десяти годам трон был свободен.
– А я…
– Если хочешь, я заберу тебя в свои рощи, Лиззи, – холодный свет его глаз вновь смягчился. – Любишь танцевать? У меня есть много-много красивых залов для танцев, много-много веселых музыкантов и столько партнеров, что тебе и не снилось. И никто из них не оттопчет тебе ноги, никто не собьется с ритма.
– А ты…
Он рассмеялся и не ответил. Только вновь открыл ей дверцу машины.
Королева проснулась только уже за городом.
Ей снился удивительный сон, но она никак не могла его вспомнить.
Больше всего сейчас Кристина боялась, что войдет – и мать сразу поймет, что произошло. Она всегда понимала.
Даже когда Кристина тогда в пятом классе стерла с рюкзака белесые потеки, мама все равно по ее лицу догадалась, что что-то произошло и начала расспрашивать и успокаивать, пока Кристина не рассказала про толстого мужика, который в автобусе прижимался к ней – она сначала думала из-за давки, а потом задела рукой что-то горячее и посмотрела вниз, а потом в его мутные глаза, и ей стало страшно.
Даже когда в десятом ее зажали два парня из параллельного класса прямо на лестнице. Ничего почти не сделали – только полапали грудь через форму, зажимая Кристине рот пахнущей табаком ладонью. Мама только уточнила – через форму? Ну ладно. И налила коньяку.
Не идти домой тоже не вариант. Может быть, купить пива и напиться посильнее? Тогда будет незаметно. Но и на это не решилась.
И правильно сделала. У мам тоже бывают очень плохие дни, и еще пьяная в ноль дочь в этот плохой день сделала бы его совершенно невыносимым.
Кристина хотела проскользнуть в ванную, чтобы смыть с себя касания Алексея, но заметила маму, сидящую на кухне с таким лицом… нет, не лицо было самым страшным. Больше всего Кристину поразили ее руки. Как будто вся усталость за ее жизнь накопилась и собралась в руках. Безжизненные, бесполезные, будто не принадлежащие телу. Мама смотрела на них пустым взглядом, словно примериваясь – отрезать или пусть болтаются?
– Мам? – тихо позвала она.
Мама подняла голову и посмотрела на Кристину как будто издалека. В ее глазах не было вообще никого живого, словно оттуда вынули человека.
– Что случилось?! – Кристина перепугалась так, что у нее, кажется, отнялись ноги. Она оперлась на стену, но не могла сделать ни шага.
– Все, Кристиночка. Все случилось.
Голос тоже был мертвый.
– Мам, перестань! – когда тебе только восемнадцать, и то всего несколько часов как, очень не хочется знать о том, что выглядит вот так.
