многое умею. Вы сами… Ты сам говорил, что я талантливая. Думаю, когда я поступлю, я смогу параллельно работать и отработаю эту сумму.
– Вряд ли, – спокойно сказал Алексей. – Но я тебя понял. Подожди.
Он задумался. Закурил еще одну сигарету.
Кристина сидела ровно посередине дивана, тянула свитер на пальцы и старалась не смотреть на него. Оглядывалась по сторонам, но обстановка отпечатывалась в голове вспышками. Вспышка – телевизор на стене. Вспышка – стеклянный стол в кухонной зоне с отколотым углом. Вспышка – погремушка на полу. Интересно.
Вспышка – яркие томики фантастики в книжном шкафу.
– Хорошо, – сказал Алексей минуты через три. – Я дам тебе эту сумму, даже в два раза больше. Только ты напишешь расписку с условием вернуть не позже, чем через пять лет. Я тебе верю.
– Спасибо! – Кристина вскочила, чтобы… обнять? Она сама растерялась и тут же села обратно. Алексей посмотрел на нее удивленно.
– Не торопись. Еще вот что. Я устрою тебя на работу. Хорошую работу с хорошей зарплатой и возможностью учиться. Правда, на вечернем. Это чуть снизит твои притязания… хотя, помню, у тебя их практически вообще не было, так что снижать и нечего.
– Вы… Ты… Спасибо! – Кристина чуть не плакала. Это было больше, чем она могла бы просить. Если бы у нее была работа, она бы могла найти деньги в других местах. Она сможет.
Если только сейчас не будет еще какого-нибудь условия. Неявного.
Этого она боялась больше всего. Но к этому была готова.
Но Алексей ничего больше на этот счет не сказал. Он усадил ее за отколотый стол, продиктовал текст расписки. Научил не ставить подпись, пока не увидит деньги. И тут же перечислил на ее банковский счет всю сумму.
И даже потом ни на что не намекал. Предложил выпить чаю и поговорить. Раз у них не получилось свидания, они ведь могут пообщаться как друзья?
– Расскажи о себе, – предложил он. Точнее, почти потребовал. Но он обо всем говорил с некоторым требованием в голосе. – Чем интересуешься, чем занимаешься целыми днями, что любишь, что ненавидишь. Какие сны тебе снятся.
Про сны было странно, но в остальном Кристина с готовностью отчиталась. Рассказала про то, как любит Англию и все, с ней связанное. Как с детства учила язык. Как радовалась поездке. Потом почему-то перескочила на школьный лагерь, в котором была в прошлом году и как рассказывала придуманные истории в тихий час.
Про Варю рассказала, как они дружат. Про мальчишек.
Она не знала, что ему может быть интересно и металась с темы на тему, но Алексей только подливал еще чая из френч-пресса, кивал и курил.
– Я не знаю, – наконец иссякла Кристина. – Не знаю, что еще рассказать. У меня нет ничего интересного или особенного.
Ей хотелось вернуться домой и успокоить маму, но она не смела первой прервать этот визит.
– Вот и я думаю – что же в тебе особенного… – задумчиво сказал Алексей. – И не понимаю…
– Что? – Кристина даже испугалась его тона – немного угрожающего.
– Нет, ничего, не обращай внимания. Ты устала, наверное? Вызвать тебе такси до дома?
– Я доеду, все в порядке! – Кристина метнулась в прихожую как-то неприлично быстро, но он же должен понять!
На улице она долго дышала, как будто пробежала как минимум полумарафон и никак не могла отдышаться. Теперь все должно было быть хорошо. Правда ведь?
Она почему-то перестала торопиться, словно главное было – вырваться от Алексея и теперь просто медленно брела по улицам домой, начисто забыв о метро и автобусах.
– Господин президент! Вас спрашивает странный человек, говорит, он ваш лучший друг и… Вот и он.
– Какая чушь, у меня нет дру… – президент обернулся и встретился взглядом с зелеными кошачьими глазами. Он всегда терпеть не мог кошек. Да и откуда у него могут быть зеленоглазые друзья с длинными светлыми волосами, гибкие как ива, жестокие как осока, режущая руки того, кто цепляется за нее, пытаясь не утонуть в болоте, которое только что притворялось зеленой полянкой.
– Что за чушь, как вы могли забыть моего друга! – поправился президент. – Я что, не давал указаний пускать его днем и ночью?!
– Но вы… – впрочем, те, кто знает его характер уже утянули говорящего за дверь.
Лучший друг президента обогнул его стол и подошел к окну. Уперся длинными тонкими пальцами в холодный мраморный подоконник и посмотрел в засвеченное небо над городом.
– Я один все не успею, – тоскливо сказал он президенту, словно продолжая состоявшийся когда-то разговор. – Нужно объявить диспансеризацию по всей стране. Запиши.
– Зачем? – удивился президент. В виске у него толкнулась жилка, послав луч боли, обежавший череп по кругу и снова толкнувшийся в висок. Непонятно, зачем ему сейчас с этим возиться. У него другие интересы.
– Проверить всех на такие маркеры в крови, – лучший друг президента подошел к столу, взял первый попавшийся листок и записал на нем несколько букв и цифр. И смотреть радужку. Срочно.
– Зачем тебе это? – президент почувствовал, как боль в голове усилилась. Все вокруг вдруг подернулось аквамариновой дымкой, словно он под водой. Не хотелось ничего делать для этого лучшего друга. Но и не сделать было нельзя.
– Да хватит сопротивляться! – раздраженно сказал лучший друг президента. – Интересно, откуда у тебя такая защита…
Президент потер виски. Сквозь боль было невозможно думать.
– Когда тебе по всей стране искали десятилетнюю девочку именно с пшеничными волосами и вводили обязательные обследования для детей, ты что-то не сопротивлялся!
– Откуда ты знаешь?! – взвизгнул президент. Логика говорила, что лучшим друзьям такое не рассказывают. Но в голове билась птицей боль и дальше думать он не мог.
– Это все знают, – пожал плечами зеленоглазый… друг. – Все, хватит.
Президент вдруг достал чистый лист бумаги и написал несколько строчек, аккуратно переписав буквы и цифры с испорченного указа перед ним. Подписал, поставил печать, хотя это было уже лишним и отложил в стопку обязательных для исполнения директив.
Головная боль схлынула, как и не было. Но и того, кто сидел на подоконнике, опираясь подбородком на колено, он тоже не знал. Президент потянулся к кнопке, чтобы позвать охрану, но тот сказал:
– Забавно будет знаешь, что?
Он легко спрыгнул с подоконника, прошел в спальню за кабинетом, где лежала среди смятых простыней совсем юная девочка, коснулся ее лба и поменял души местами.
* * *
– Что вы себе позволяете, это парламент!
– Хуямент! – хором отозвались четыре предыдущих оруна, которые тоже начинали с «это же парламент», а
