осторожно пожал. Рука была сильная, мозолистая, и такие мозоли Ксандеру были знакомы: такие оставляют только весла.
– Я Адриано Мочениго, – всё так же бодро и радостно, словно не веря своей удаче, сообщил новопришедший. – Мы это, соседями будем. – Видимо, на лице Ксандера что-то отразилось, потому что он добавил: – Понимаю, но видно, тут такое уж правило, один бы ты не остался.
Надежде Ксандера на одиночество не исполнилось и дня от роду, сжиться он с ней не успел, поэтому хоть и не без сожаления, но кивнул.
– Ксандер ван Страатен, – представился он и приготовился, не без некоторого злорадства, к привычной реакции.
Реакции не последовало.
– Нидерландец? – легко поинтересовался его новый сосед, бросая объёмистую сумку в угол у оставшейся до сих пор незанятой второй кровати. – Это здорово. А я из Венеции.
– Фламандец.
Адриано глянул через плечо. Теперь он был занят тем, что бережно распаковывал на кровати укутанную в кожу и мягкую ткань гитару. Вот уж не хватало! Чего-чего, а этого добра Ксандер наслушался ещё в Иберии, и вовсе не жаждал продолжить знакомство ещё и в академии.
– Извини, я у вас почти не был, только там, где… в общем, на Рейне, так что Фландрия или там Зеландия…
– Я имею в виду, – безжалостно уточнил Ксандер, – что я из тех, кто связан Клятвой.
Только в этот момент его осенила мысль, что парень мог быть вовсе из вилланов и потому совсем не в курсе Клятвы, но Адриано оставил свою гитару и выпрямился так, что стало ясно: из какого бы он ни был рода и племени, про Клятву он знал.
Что будет дальше, Ксандер видел не раз. Вариантов было два: либо откровенное презрение, либо жалость, и он бы не смог сказать, что было хуже. Но был и несомненный бонус: с объятиями сосед больше не полезет и гитарку свою терзать будет где-нибудь подальше, а то и вовсе заходить будет только переночевать.
С минуту Адриано его изучал. Лицо при этом у него было странное: без тени былой ухмылки, с нахмуренными бровями и жестким прищуром, и было это даже немного неприятно – будто на Ксандера смотрел кто-то другой, взрослый и недобрый, и при этом всё ещё странным образом знакомый. Но вот презрения в этом лице не было, как, впрочем, и жалости.
– Ладно, – наконец сказал венецианец, – потом разберемся. Скажи только сразу, что в чём выражается, и когда за помощью бежать.
– Не в чем тут разбираться, – отрезал Ксандер, – и помогать незачем.
– С помощью – это как знаешь, дело твое, – покладисто согласился Адриано, отворачиваясь обратно к гитаре, но перед тем успев снова подарить фламандцу свою кривоватую ухмылку. – Но рассказать придется, потому что если с тобой что случится, а я испугаюсь с непривычки, дураками выйдем мы оба.
И тут память очнулась и выдала воспоминание: полумрак зала с колоннами, мерцающие в нишах камни – и весёлый будущий однокурсник с его варварским танцем восторга.
– Ты тот самый парень!
Адриано сощурился снова, но с любопытством.
– Ты тогда взял камень и убежал – обратно в Лабиринт?
Тот враз поскучнел и неохотно кивнул.
– Было дело.
– Зачем?
– Потом расскажу. Как-нибудь. Если захочешь.
Ксандер пожал плечами. Похоже, большего ответа от него не ожидалось и не желалось: Адриано ничего требовать не стал, просто повернулся обратно, чтобы закончить с вещами, разложенное где-то поправил, ещё раз погладил гитару и, видимо, сочтя, что на этом неприятную для него тему можно бы и замять, сел на кровать и снова уставился на Ксандера.
– Как тут вообще? Я ж пропустил, что сегодня было.
– Нормально, – не стал упираться Ксандер, – уроков-то и было всего три, если честно, так что ты не много пропустил – разве что вот лекцию ректора…
Странное дело: эта лекция в памяти сохранилась как живая, он мог бы, закрыв глаза, даже представить д’Эстаона прямо перед собой, услышать голос, словно ещё сидел в том зале – но пересказать… не то чтобы был бессилен, но стоило ему подумать о том, как бы он её пересказал, выходило несколько беспомощно и вполовину не так красиво и доходчиво, во всяком случае, на его взгляд. Впрочем, Адриано требовать пересказа не стал, только кивнул.
– Это-то он мне изложил после того, как меня вытащили, и зубы стучать перестали.
– Из Лабиринта?
Глаза Адриано блеснули.
– Я ж там заблудился. Ну не то чтобы заблудился… В общем, я пошёл назад, а там ничего. Совсем. Только огоньки где-то и голоса слышны, но за голосами идти… короче, зря я это затеял. А потом вообще всё исчезло, и огоньки выключили, и стала просто темь непроглядная. И холодно ужас как, я продрог до последней косточки. Лег, где вроде было немножко поглаже, и думал, что просто усну тут и помру.
– А как же… – Ксандер запнулся.
Испытание у каждого свое, и спрашивать о чужом – он бы о собственном не рассказал вот так первому встречному. Адриано, впрочем, понял.
– Нет, так, как было на испытании – вот этого не было вообще, – сказал он уже бодро, словно о жутком, но всё-таки захватывающем приключении. – Только ничего не видно – ну, совсем ничего, даже пальцев вытянутой руки, а ведь я хорошо в темноте вижу. В общем, устроился я, свернулся поплотнее, чтоб не так холодно, и думаю: всё, кранты мне, тут-то я и кончусь, прощай, мой добрый мир. И тут – он!
– Кто?
– А черт его знает, – уже почти восторженно поведал новый сосед. – Чёрный человек. Вижу – идет, и словно вглядывается в темноту, и улыбается – так улыбается, скажу я тебе, что у меня сердце в пятки ушло, и как я в эти камни не просочился – не знаю, но старался, как мог. Думаю, надо зажмуриться, но страшно же! Так и смотрю, как он подходит всё ближе, и ближе…
Его голос упал до драматического шепота, и Ксандеру пришлось наклониться почти голова к голове, чтобы расслышать певучий, мягкий, словно в латыни специально для него нашлись ещё гласные, вкрадчивый этот шепот.
– И тут он как схватит меня за плечо! Я аж заорал!
От такого резкого перехода и вдобавок демонстрации – смуглые пальцы сжали Ксандерово плечо с внезапной силой – Ксандер сам чуть не заорал, поэтому легко такое сразу понял. Зато это действие слегка стряхнуло оцепенение от шепота, поэтому он выдохнул:
– А он?
– А он смотрит на меня своими чёрными глазищами… У тебя, кстати, не чёрные? А то мало ли, может, это я в обиду…
– Нет, – Ксандер
