«Ч-черт, завтра девять дней со дня смерти тещи! – вспомнил он. – Я ведь обещал Оле организовать поминки. Хорошо, покончу с этим и тогда займусь поминками». Странно было то, что Оля ему больше не напоминала об этом. Сама ведь собиралась приехать сюда, а сейчас и не вспоминает.
На двери бани висел обычный навесной контрольный замок. К своему удивлению, Глеб увидел, что в него заправлена белая бумажка.
Интересно, кому так необходимо знать, что эту на первый взгляд обыкновенную баню посещают посторонние лица? Покойной это сейчас безразлично, а вот кому-то из живых любопытно.
Память послушно вернула его в день похорон, когда он недалеко отсюда прятался после ночного инцидента с ведром, но упорно отказывалась прояснить такие мелочи, как был ли тогда этот замок на двери бани. Вдруг Глеб отчетливо вспомнил: да, был, но только другой, более надежный, чем этот – игрушка для школьника. Замок был простой, символический и совсем не вязался с мощными петлями, в которые был продет, да и дверь выглядела не хлипкой, словно и в самом деле скрывала от посторонних глаз что-то очень важное. От первоначального плана вырвать монтировкой петли Глеб отказался из-за их неприступного вида. Он вернулся к машине и после недолгих поисков в багажнике обнаружил среди инструментов гвоздь, неизвестно каким образом попавший сюда. Вспомнил безоблачное детство и подобный замок на черном ходе в подъезд, прозванный в те далекие советские времена «замок от честных». Поковырялся в нем гвоздем, и тот после минутного сопротивления поддался его усилиям. Не без внутреннего трепета Глеб приоткрыл дверь и попал в небольшой предбанник.
Стены, обшитые вагонкой, деревянные лавки и крючки для одежды. В углу металлическая печь, точнее, ее топка. Ничего удивительного. За два года теща ни разу не предложила ему попариться, и Оля тоже, словно и не было этой бани. Это казалось ему немного странным, но и только. Увидев два выключателя, щелкнул ими, и под потолком загорелась тусклая лампочка, одетая в герметичный плафон с металлической оплеткой.
Он открыл деревянную дверь, ведущую в парилку, и шагнул через порог. На потолке висел такой же плафон, как и в предбаннике, только выкрашенный красной краской, и от этого все вокруг было залито алым светом. Деревянные стены и потолок были задрапированы простынями. На потолке – картонная шестигранная звезда, оклеенная золотой фольгой. В глубине, у противоположной стены, стоял стол, задрапированный материей. Возле него – тумбочка, покрытая стеклом с каким-то изображением. Подойдя поближе, он увидел, что на стекле лежит пентаграмма и вырезана она из чего-то, на ощупь напоминающего кожу. «Уж не человеческая ли послужила исходным материалом?» У него похолодело внутри. Вокруг пентаграммы, на ее оконечностях, расположились пять маленьких металлических кубиков с гранью не более одного сантиметра.
По четырем углам тумбочки были прикреплены: в правом дальнем – толстая оплывшая свеча на бронзовом блюдечке, в левом дальнем – что-то вроде маленького детского подносика, но тоже из бронзы, в ближнем левом – металлическая баночка с белым порошком, напоминающим соль, и справа – металлический бочонок с прозрачной жидкостью. Над тумбочкой висело вогнутое металлическое зеркало в черной оправе. Глеб наклонился и открыл тумбочку. Внутри она была оклеена золотой фольгой, а на единственной полочке лежал тяжелый нож, больше напоминающий кинжал, и стояли две глиняные чаши. Глеб взял нож и залюбовался инструктированной ручкой. Потрогал лезвие – очень острое. Перехватил нож за лезвие и бросил в дверь. Нож ударился рукояткой о дверь, отлетел назад и упал ему под ноги. Глеб со злостью отфутболил его к двери.
Посредине помещения были начертаны черной краской три концентрических круга. В центре их находилась шестиконечная звезда с непонятными надписями возле двух противоположных лучей.
Вдруг его словно что-то толкнуло изнутри: он снова открыл тумбочку и более внимательно осмотрел полочку. Он не ошибся: под глиняной чашей обнаружился небольшой плотный белый прямоугольник – фотография! Перевернул ее – а на ней Ольга! Она стояла в летнем платье среди зарослей сирени в Ботаническом саду. Эту фотографию он множество раз видел в доме у тещи за стеклом серванта, только теперь на фото произошли заметные изменения – на месте глаз у Ольги были небольшие дырочки и еще одна на груди. Вспомнил про описанную в послании Степана фигурку и что с ним происходило, когда колдунья колола ее иголкой. Неожиданно память, обострившаяся в этой жуткой обстановке, стала воспроизводить давно прочитанное, воспринятое как курьез и забытое как ненужное, а сейчас всплывшее на поверхность сознания.
«В глиняные фигурки врагов вмешивали кусочки одежды, волосы, капли крови – все, что могли достать из принадлежавшего тому человеку. Затем колдуны, шаманы протыкали фигурку иголками, гвоздями, резали стеклом, клали в ручей, чтобы она размылась, веря в то, что так тело врага иссохнет и будет похищено смертью». Глеба бросило в жар.
Фотография – это застывший слепок человека. Церковь долгое время была против фотографирования людей, считая, что это может принести вред. Тот, кто берет запечатленное лицо, тот берет и душу! Выходит, Маня похитила снимок Ольги, чтобы извести ее со света! Манипуляции с ним это доказывают!
Что делать? Обратиться в милицию, чтобы там его высмеяли? Только зря потеряет время. Когда на одной чаше весов жизни Ольги, Степана и, возможно, его собственная, а на другой – только проклятой колдуньи, он должен отбросить сомнения.
Противный голосок внутри снова завел свою песнь: «Неужели ты, образованный человек, кандидат наук, психолог, веришь в эту чушь про колдунов, магию, живых мертвецов и прочую дребедень? На пороге третье тысячелетие, а ты погряз в суевериях, которые толкают тебя на преступление!»
«Да, да! Я в это верю. Я видел воочию призрак умершего человека, со мной творилось непостижимое и необъяснимое. Я слышу по ночам голос мертвеца – все это факты! Какие еще доказательства требуются? Дождаться смерти Ольги и снова подвергнуть все это сомнению? Нет, сейчас идет война. Дьявольская, коварная, недоступная пониманию, и я как мужчина должен принять вызов и бороться, чтобы победить. И на этом пути меня ничто не остановит! Все это не подвластно разуму? Прекрасно! Отныне я не буду прислушиваться к нему, а буду действовать, как подсказывает интуиция!» Изнутри рвался крик, ярость требовала выхода.
Он стал срывать простыни, оголяя деревянные стены, разбрасывал и крушил все колдовские принадлежности, сорвал золотую звезду с потолка и порвал ее в клочья. Опрокинул тумбочку, и глиняные чаши, упав, разбились. Ему этого показалось мало, и он начал толочь их ногами на мелкие кусочки. Без особого успеха потоптался по бронзовым блюдечку и подносику, металлическим баночкам, а они словно насмехались над его жалкими потугами и кичились собственной неуязвимостью. Только тут он заметил выпавший из-за тумбочки пакет, обернутый золотой фольгой. Нетерпеливо размотал и увидел множество фотографий – мужчин, женщин, детей. Единственное, что их роднило, – это маленькие аккуратные дырочки, но на каждой фотографии в определенном месте. С удивлением и ужасом нашел свою, Степана, Васи, соседа, живущего напротив, и даже покойного отца. Только у отца, как и у Оли, были дырочки на месте глаз и сердца, а у него, Степана и Васи лишь по одной дырочке в области сердца.
– Я тебе сделаю! – буркнул Глеб, щелкнул зажигалкой и поджег простыни.
Пламя вначале лениво, а потом все яростнее стало пожирать все вокруг. Помещение наполнилось удушливым дымом. Отшвырнув горящую зажигалку и подняв лежащий возле порога нож, он выскочил во двор и побежал к дому Мани.
Ее он увидел стоящей возле входной двери. Похоже, она собиралась уходить – держала в руках навесной замок с ключом в нем.
– Быстро же ты! – улыбнулась она. – Я тебя ждала только завтра.
– Это хорошо, что не ждала, – не успела подготовиться! – злобно прошипел Глеб, подойдя к ней вплотную.
Когда их взгляды встретились, ее глаза округлились от удивления. Она поняла, что их нынешняя встреча добром не закончится, и попыталась убежать. Она и двух шагов не успела сделать, как он бросился ей наперерез и сбил ее с ног ударом кулака. Распахнув дверь дома, он затащил Маню в гостиную и сильно толкнул – она ударилась о стол, опрокинула его и сама оказалась на полу. Юбка задралась, оголив ее полные ноги в теплых чулках, что еще больше взбесило Глеба.
– Что, старуха, твое любимое занятие – двигать ножками? – заорал он. – Где Степан? Куда ты его спрятала? – Он заглянул в маленькую комнату, но там никого не обнаружил. – Или ты, нашинковав его, уже набила бочку в подвале? Мясца сладенького захотелось? – кричал он вне себя от ярости.
– Что вы такое говорите? Какой Степан? – Маня надела маску недоумения, пытаясь ввести его в заблуждение.
