на старших двух курсах не было никого, чтобы поделиться знанием, и тогда им оставляли записки или ещё как-то сообщали, что здесь – место для своих, и здесь безопасно.
– Здесь нас никто не найдет, – словно эхом отозвалась Вита. – Как бы ни искали. Даже сеньоры. Особенно они.
Ксандер огляделся ещё раз. В то, что здесь никого не искали, и наверняка с основания Академии, он мог легко поверить.
– И что… мы, – он осторожно сказал это слово, – здесь будем делать?
– Как что? – вскинул на него изумлённые глаза Вендель. Глаза эти были голубые, как апрельское небо в погожий день. – Теперь, когда здесь ты, мой король, мы можем думать, как освободить нашу страну. Мы готовы тебе помочь во всём, пока мы здесь.
– А раньше что делали?
– Раньше… – Вита чуть запнулась. – Раньше мы просто собирались. Можно было поговорить о доме, на родном языке… помечтать даже немного, – она смущенно улыбнулась, – утешить тех, кто пострадал от сеньоров.
Последнее она сказала так, что стало ясно: кого бы ни доводилось ей утешать, и доводилось ли вообще, но сама она в таком утешении нуждалась часто. Ксандер попробовал вспомнить Летисию Тофану – вроде же видел её даже; да, точно. По матери она была авзонийка, и по ней это было заметно: не по возрасту фигуристая, жгуче черноволосая и темпераментная девица. А вот по отцу она была иберийка, так и вассалами обзавелась, и по тому же отцу приходилась какой-то давней кузиной Альба, потому и довелось как-то её увидеть. Доброго он, впрочем, припомнить не мог.
Но и поощрить надежду в её глазах – а Вита смотрела на него так, будто он сейчас невесть какое чудо совершит, а если не сейчас, то точно завтра после обеда, – он, по чести, тоже не мог. А уж эти постоянные поклоны…
– Ребята, – сказал он вслух, – давайте без всех этих королей и прочего. Сами подумайте, какой из меня король? У Нидерландов есть королева…
– Хранитель земли – ты, – отпарировал Вендель.
– Когда я стану совершеннолетним, я перестану им быть, как и отец перестал когда-то, и как дядя Герт. Потому что нельзя быть рабом Клятвы и при этом хранителем. Так я всю страну под службу иберийцам подведу.
Вендель неожиданно покладисто кивнул.
– Оно понятно. Но ты же не только ключ к Клятве. Ты и ключ к свободе. Только наследник твоего рода может…
Ксандер, было присевший на один из сундуков, встал.
– А ты помнишь, как? Это очень просто, знаешь ли! Достаточно, чтобы мой род прервался – а думаешь, этого никто раньше не пробовал сделать, ради родины и всё такое? И что из этого получается, когда ты целиком, понимаешь, целиком подневолен тем, кто кровно заинтересован в том, чтобы именно этого не случилось – это тоже знаешь, да?
Повисла неловкая тишина.
– Есть и другой способ, – тихонько сказала в эту тишину Катлина, а когда все глаза оборотились на неё, покраснела. – Только я не знаю, какой. Но знаю, что есть.
– Рассказывай, что знаешь, – сказал Ксандер как мог мягко.
– Как-то… это было недавно, после Рождества… к сеньору де Мендоса приехала донья Инес де Кастро и дон Луис Альварес де Толедо, – слегка запинаясь, начала она. – А я вышла… я вышла взять воды на ночь, у Алехандры болела голова… в общем, я проходила мимо, а они были у хозяина в кабинете. Я не подслушивала, честное слово!
– Мы верим, верим, – успокаивающе сказала Вита, легонько погладив её по руке. – Так что ты слышала?
– Сеньора де Кастро кричала, я потому и услышала. Ну как кричала… просто громко так сказала: «Вы совсем сошли с ума, дон Луис! Как вы смеете!» А он – он же обычно такой спокойный, по крайней мере, мне так всегда казалось…
– Не казалось, – поддержал Ксандер.
– Да, так он резко так сказал: «Прекратите кричать, ещё ничего не случилось». А она: «Как вы можете рисковать Клятвой, да всей Иберией! Что, если мальчишка ван Страатен сможет…» И тут заметила, что дверь открыта, и так её захлопнула, что дом сотрясся. Потом они ещё спорили, но расслышать я уже не смогла. Но ведь… это же значит, что есть способ?
Вендель медленно и торжественно кивнул, и глаза у него сияли поярче той свечи.
– Похоже на то, Катлина. Ты молодец.
Ксандеру тоже было похоже на то, и это было прекрасное чувство, но он хорошо знал, что прекрасные чувства обманывают, и притом легко. Но глядя на просветлевшего Венделя, на восторженную Виту, на радостную Катлину, он не мог им этого сказать. Как и уточнить, что на самом деле ничего такого Катлина не услышала, и что загадка, к которой ты не имеешь ключа, никак тебе не поможет. Нет, физически мог, но это бы сразу превратило их вновь в робких, измученных, лишенных будущего жертв, а такого он со своими людьми не мог сделать, просто язык не поворачивался.
Они все смотрели на него, с верой и надеждой, и в этом месте, где им так много рассказывали о чудесах, которые творит вера, убивать её было нельзя.
– Какая бы ни была возможность, – осторожно сказал он, – мы про неё пока ничего не знаем. Узнаем – тогда будем думать, что делать. Но если есть – я не отступлю. Обещаю.
– Мы будем ждать, мой король, – тихо сказала Вита.
Ксандер вздохнул. Но возразить ему было нечего.
Следующие два дня стали для Ксандера донельзя тягучими. Когда после заседания тайного клуба в подвале он добрался-таки до своей комнаты, его сосед уже мирно сопел в подушку, разметавшись по кровати так, будто с кем-то во сне дрался. Наутро он сначала попробовал вести себя как ни в чем не бывало, но столкнувшись с холодной вежливостью Ксандера, осознал, что всё не так просто, и даже как-то приуныл. С той поры они общались только по мере необходимости: «доброе утро» да «доброй ночи», да «передай, пожалуйста» и «спасибо», и ни звуком больше, благо вечерами венецианец подхватывал свою гитарку и куда-то убегал.
Сначала Ксандер предположил, что не иначе как к своим новым дружкам, что так щедро расточали ему тогда комплименты. Но в первый вечер таких исчезновений он увидел Адриано только в компании Одили, и струны он перебирал совсем тихо и крайне рассеянно, а в какой-то момент совсем умолк. Одиль же что-то ему вполголоса втолковывала, а потом и вовсе постучала пальцем ему по лбу. Но что это было, Ксандер без расспросов не
