узнал, а расспрашивать счел лишним. На второй же вечер он увидел во дворе кучку иберийцев и услышал гитару, но, как оказалось, играл не Адриано, а Алехандра, и венецианца среди них не было вообще.
За годы в Иберии одиночество для Ксандера давно стало привычным, а то, что сеньора, отвлекшись на новую подружку, оставила его в покое, было скорее достоинством. Другое дело, что с уроками ему положительно не везло: в эти дни им выпала скучнейшая, на его взгляд, артефактология с очередным туземным идолом, которого Адриано на этот раз не рискнул трогать, и символистика с уроком таким базовым, что не зевнуть на ней хотя бы раз удалось только Леонор. Низким трубным гласом профессор Баласи так подробно и детально разбирал несчастный символ академии, Леонор задавала столько вопросов, в том числе тех, на которые ответ уже должен был быть совершенно очевиден, а в оранжерее было так неимоверно жарко, что к концу лекции Ксандер уже был уверен, что его с неё вынесут, причём в состоянии летаргического сна.
Он понадеялся на то, что общую тягучесть развеет лекция профессора Скотта, но ему и тут не повезло: азами для начала обучения шотландец полагал способность слушать и наблюдать, а наилучшим объектом наблюдений – такой, какой сложнее всего очеловечить, как он выразился. Утешение состояло в том, что Ксандер отродясь не боялся никаких насекомых – но зато и не интересовался ими, поэтому полчаса визуального изучения сверчка, доставшегося ему и Белле из бесчисленных коробочек, ему дали немного. Впрочем, тут всех выручил Адриано: в его ловких руках коробочка сломалась, выбравшаяся оттуда оса до оторопи напугала Одиль и укусила самого венецианца, класс бросился её ловить, на что профессор Скотт выругался, обозвал всех оболтусами и выгнал вон. Когда Ксандер от двери оглянулся, профессор уже приманил беглянку себе на палец и нежно ей что-то жужжал – судя по тону, успокаивая и извиняясь.
Единственной отдушиной этих дней для фламандца стал лазарет. Миниатюрная целительница, правда, поручала ему очень простую работу – разобрать какие-то корни, перебрать сушеные травы или что-то истолочь, – но параллельно она рассказывала, и ради этих рассказов он готов был сутками выполнять любое её желание. Рассказчиком она была в духе Шехерезады: одна история плавно перетекала в другую и включала в себя третью, непринуждённо давая начало четвертой, и обрывала их Мерит-Птах, как назло чаяниям слушателей требовала традиция, на самом интересном месте.
– … А что сказал мудрец пытливому юноше на его вопрос, ты узнаешь завтра, – мягко и непреклонно заявляла она со своей неизменной улыбкой, делавшей её похожей на ожившего древнего сфинкса. – А теперь беги. Мальчикам твоего возраста вредно сидеть так долго под крышей, и много учиться тоже вредно.
– А что полезно? – пробормотал Ксандер, с неохотой откладывая ступку. Ступка была тяжеленная, по цвету судя – из какого-нибудь базальта, и снаружи сплошь украшенная рисунками лотосов и неведомыми ему иероглифами. В ней полагалось толочь почему-то изумруды; он, кстати, быстро понял, почему изумруд считался одним из самых прочных камней на земле.
Мерит-Птах бросила ему искоса взгляд своих огромных, щедро подведенных сурьмой глаз.
– Полезно гулять, – сказала она невозмутимо, – полезно играть, плавать, драться, бегать. А вот пить пиво, – она наставительно подняла тонкий палец с выкрашенным зелёным лаком ногтем, – нужно умеренно.
Ксандер, который из алкогольных напитков пока в их столовой обнаружил только сухое вино, вечно казавшееся ему кислятиной, и медовуху, с тоской подумал про пиво своей родины и возражать не стал.
– Ещё не стоит растрачивать силы на танцовщиц и певичек, – всё так же флегматично продолжила она. – Хотя здесь они не водятся, а ты всё-таки самую капельку слишком юн для этого, так что забудем пока про эту напасть.
Ксандер вспомнил танцующих Беллу и Одиль, и поющую Алехандру, но рассудил, что сил и то, и другое зрелище отняли у него немного, так что и в этом он не погрешил против правил своей новой учительницы.
– Немножко водятся, – признал он, – но я не растрачивал, госпожа профессор. Только смотрел.
С минуту Мерит-Птах его изучала, медленно, как сова, моргая своими непроницаемыми глазами, а потом вдруг рассмеялась – весело, до слез.
– Беги, мой хороший, – отдышавшись, сказала она. – Можешь даже петь и танцевать. Как врач, я разрешаю. Делай что хочешь, главное, чтобы с друзьями.
Замечательное условие, мрачно думал он, бредя от лазарета назад, к башне Воды. Где бы их ещё найти, нормальных стоящих друзей, чтобы не заискивали перед его врагами или не стонали ему про то, как ужасна и несправедлива жизнь, которую он теперь должен в угоду им исправить. Всё-то он!
Когда он наконец дошел, во дворе не было ни певичек, ни танцовщиц, а в столовой, куда его повёл голод – никаких следов пива. На горячую еду он не надеялся – за эти дни все они выучили, что завтраки, обеды и ужины накрываются в строго определённые часы, – но и из холодного остались только медовые вафли, дымящиеся чайник и кофейник, просто мёд вместо сахара и неизменная медовуха. Мысленно выругавшись, он пошёл спать.
Сосед его, отметил он не без раздражения, уже удовлетворенно и наверняка сыто сопел.
***
– Всем доброе утро, господа.
Ксандер не мог бы сказать, кого он ожидал в роли преподавателя искусства боя, но точно не ту, кто явилась их взорам следующим утром. Новая учительница оказалась невысокой, стройной, неуемной как ртуть, и жилистой. В большой зал, в который они с некоторым сомнением заявились – в первый раз после дня вступления в Академию – она ворвалась как ураган, окинула притихших учеников проницательным властным взглядом узких глаз и подняла руку, требуя внимания.
Ученики отозвались на её приветствие нестройным хором. Некоторые чуть ежились под её ястребиным взором, некоторые, наоборот, едва не выпрыгивали из ботинок, желая под него попасть, отметил про себя Ксандер, не испытывавший пока желания делать ни того, ни другого.
– Я – Му Гуан, – сообщила она, когда приветствия умолкли. – Сейчас мы начнем, но перед этим я вам кое-что скажу. Заранее, чтобы потом не было глупых вопросов.
Она сделала небольшую паузу. Тишину нарушала только бившаяся в окно пчёла.
– Я так полагаю, среди вас найдутся те, кто решит – главным образом завтра, когда будут ныть даже те мышцы, о которых вы до сих пор не подозревали, – что им боевая подготовка не нужна. Учтите, умники, что это на курсе Огня вы сможете послать этот предмет к чертовой матери, а до того вы в моем распоряжении. Ясно?
– Простите, профессор, – поднял руку Клаус, – а
