Как бы случайно стала появляться перед ним полураздетая и вскоре начала замечать блеск в его глазах. Зная, что Леонид Григорьевич очень рано уходит на работу, когда обычно они еще спят, однажды она решила принять в столь раннее время душ, естественно, не закрыв дверь изнутри и очень удачно инсценировав свою растерянность. Тогда он увидел ее полностью обнаженной. Когда через неделю она повторила эту сцену, он снова заскочил в ванную, и она не сомневалась, что это уже не было случайностью.
Ночами, когда они занимались с Глебом сексом, она старалась кричать погромче, представляя при этом Леонида Григорьевича, прислушивающегося к ее крикам и их возне, обливающегося потом и сосущего валидол. Наверное, об этом думал и Глеб, так как он вдруг решил перенести их сексуальную программу на утро, когда отец уже отбывал на работу, но, разгадав его хитрость, Ольга настояла на том, чтобы все было как раньше.
Леонид Григорьевич мужественно противостоял этим ухищрениям, не предполагая, что впереди его ждет самое главное испытание – полугодичная командировка Глеба в США. Его стойкости хватило на месяц, после чего он оказался в постели у Ольги. Как она и предполагала, провозглашать идеалы и следовать им – это удел героев кинофильмов и литературных произведений, а в жизни подобное – большая редкость. Леонида Григорьевича Ольга нисколько не ценила, она устроила все это лишь из спортивного интереса, и одного раза ей было предостаточно. Однако она разбудила в нем вулкан чувств и, чтобы совсем не испортить с ним отношения, время от времени шла ему навстречу. Заметив ее прохладное отношение, он воспылал, и небезосновательно, ревностью. В это время она старательно обрабатывала Степана, друга Глеба, очень состоятельного и перспективного бизнесмена. Не надеясь только на собственные силы, она съездила к матери, чтобы та помогла приворожить Степана.
Для Леонида Григорьевича, при жизни супруги хранившего ей верность и ни разу не «прыгнувшего в гречку», подобное положение было в новинку, тем более что в роли обманутого был его собственный сын. Поэтому он все же нашел в себе силы разорвать их отношения. Ольга вздохнула с облегчением, но он вдруг загорелся бредовой идеей: необходимо разменять квартиру и разъехаться. А вскоре даже «невесту» нашел – разведенную, проживающую в однокомнатной квартире с сыном. Леонид Григорьевич решил, что, разменяв квартиру, он заберет к себе «невесту».
Его решение совпало с приездом Глеба. Вот тогда Ольга уже всерьез забеспокоилась. Глеб не был тем мужчиной, с которым она хотела бы прожить всю жизнь. Степан, впрочем, тоже. Она придерживалась принципа, внушенного ей матерью: молодость – это только средство обеспечить себе безбедную и счастливую жизнь. Ей исполнилось уже двадцать восемь лет, и она давно лишилась иллюзий, присущих восемнадцатилетним. Больше всего в Глебе ей нравилась его трехкомнатная квартира на улице Богдана Хмельницкого, в четырехэтажном доме, уютно расположившемся в тихом дворе, защищенном окружающими домами от несмолкаемого шума перегруженной автотранспортом улицы. Это был пятачок тишины и спокойствия в центральной части города с бешеным ритмом жизни. Учитывая местоположение этой квартиры, она стоила значительно дороже квартиры Степана на Борщаговке, но самым главным было то, что Ольга к ней привыкла и не хотела отсюда уезжать. А теперь она могла лишиться ее по прихоти выжившего из ума блудливого старика. Тогда она поехала к маме в село, и та ей помогла. Через месяц Леонид Григорьевич избавился от земных проблем и больше никому уже не мешал. Вот тогда она оценила способности своей матери в полной мере и поняла, насколько они полезны в этой жизни. Она продолжала оставаться ее прилежной ученицей, стараясь почерпнуть как можно больше знаний.
Глеб, погруженный в науку и зависимый от бюрократов вроде заместителя директора института Варавы, больше не удовлетворял амбиции Ольги. Ей хотелось жить с размахом, она жаждала получить все удовольствия от жизни сейчас, а не ждать неизвестно чего неизвестно сколько. Пока она решила поставить на Степана, преуспевающего бизнесмена.
Ее чары, подкрепленные магией матери, никак не могли перебороть комплексы Степана в отношении дружбы с Глебом. Время шло. Тот избегал взглядов Ольги и ситуаций, в которых они могли остаться вдвоем. «Уж не пойти ли мне к нему самой, проявить инициативу?» – подумывала она все чаще, но поездка в Ялту расставила все по своим местам. Добившись своего и считая Глеба теперь абсолютно бесполезным, она начала плести тонкую паутину вокруг Степана и привязывала его к себе все сильнее. Сумасбродство Василия, отправившего Глеба вслед за ними в Ольшанку, чуть не разрушило ее планы, но в итоге привело к желаемому результату. Чего она никак не могла предвидеть, так это того, что, обнаружив проколотые фотографии, в том числе и фото Ольги, удачно оставленное ею для отвода глаз, Глеб полностью уничтожит баню вместе со всеми магическими атрибутами, тем самым продлив себе жизнь. Ведь каждый предмет для совершения магического обряда должен и сам пройти через специальный обряд, чтобы зарядиться необходимой энергией. Восстановление всех магических предметов, погибших тогда в пламени, заняло у нее не один месяц.
Неожиданная болезнь и смерть матери не позволили Ольге перенять весь ее опыт, но у нее в руках была теперь Книга духов, которую ее мать получила от бабушки, а та – от своей матери. Каждый, кто обладал ею, вписывал в нее свои наработки, наблюдения. Обложка и страницы книги были изготовлены из телячьей кожи, на которой писали специальными чернилами. Придет время – и она тоже дополнит ее.
Она решила не разводиться с Глебом после его ареста, рассчитывая вскоре отправить его вслед за отцом, чтобы остаться единственной владелицей чудесной квартиры. Но то ли Глеб оказался сильнее своего отца, то ли она была пока еще очень слабым магом, все ее наговоры, порчи пока не давали желаемого результата. Она не отчаивалась: время у нее было. К тому же росло ее мастерство и пополнялись знания о черной магии.
Ее взгляд упал на белый запечатанный конверт, и она улыбнулась. Привет с того света, от Мани. Как интересно устроен мир – человека нет, уже полгода им лакомятся черви, а ты получаешь от него письмо. Она внимательно осмотрела конверт, весь испещренный нервными надписями почтовых работников. В итоге письмо нашло адресата, но не того, кому изначально предназначалось. Вполне возможно, что если бы не была допущена ошибка в адресе, то и отправитель был бы жив, и адресат не находился бы в местах не столь отдаленных. Впрочем, получатель в таком случае давно отправился бы туда, куда письма не доходят.
«Вскрыть или уничтожить, не вскрывая? – задумалась она. – Ничего нового и важного для меня в нем нет, разве что удовлетворю свое любопытство». Взглянула на часы: у нее есть в запасе достаточно времени, чтобы прочитать письмо.
Она вскрыла конверт, достала маленькие листочки, исписанные почти каллиграфическим почерком, и углубилась в чтение.
«Здравствуйте, Глеб! Удивительным образом наши судьбы соприкоснулись при необычных обстоятельствах, и теперь я не могу оставаться безучастной свидетельницей тех угрожающих событий, которые сгустились вокруг вас.
Вы знаете, я часто мысленно веду с вами беседу, хотя хорошо понимаю, что воображаемый образ и реальный человек – это не одно и то же. Хотелось бы верить, что они, по крайней мере, во многом совпадают.
Мне сложно начать с конца, с самой сути проблемы, тогда может оказаться много “белых пятен”, и я могу остаться непонятой. Поэтому извините, если буду чересчур многословна.
Историю Ульяны я вам вкратце рассказала и к этому только добавлю, что девочка, родившаяся в далеком 1943 году, впоследствии стала моей матерью. Ее звали Кэтрин, Катя. В двухлетнем возрасте она вместе с Ульяной (она не хотела, чтобы я называла ее бабушкой, к тому же наши родственные отношения для всех были тайной) вначале оказалась на поселении в Сибири, но вскоре их разъединили: Ульяну арестовали и отправили уже в зону, а ее – в детский дом, который мало чем отличался от тюрьмы. Это были первые послевоенные годы, тогда слова “немец” и “фашист” были равнозначными. Маме пришлось пережить множество унижений и притеснений в детдоме, ведь она была наполовину немкой, а там жило много сирот войны. Испытания сильных людей только закаляют, а слабых ломают. Моя мама не была сильным человеком, и в этом я ее не упрекаю, я ведь знаю, в каких условиях ей пришлось жить.
В восемнадцать лет она распрощалась с детдомом и с небольшим фанерным чемоданчиком, вместившим все ее пожитки, вступила в самостоятельную жизнь, не имея близких, которые могли бы предоставить ей хотя бы временное пристанище. Ульяна пропала в лагерях, и мать думала, что она там погибла. Три года она проработала в Иваново, городе невест и ткачих. Там она встретила первую любовь, там родилась я, там ее постигло глубокое разочарование, и это начисто лишило ее остатков оптимизма. Моим отцом был вор-рецидивист, который вскоре отправился отбывать очередной срок, где и сгинул бесследно. Чтобы как-то выжить с ребенком, мать стала брать у его дружков краденые вещи на продажу. Вскоре ее задержали и осудили условно, приняв во внимание малолетнего ребенка. Из фабричного общежития ее выгнали с клеймом воровки и списали на нее все пропажи. Она меняла города и все больше сближалась с уголовным миром. Когда мне было пять лет, она попала в тюрьму, а я – в детский дом. Через три года она вышла, забрала меня, но ненадолго, вскоре заработала очередной срок. Я снова оказалась в детдоме. Мне очень легко давалась учеба, и я была прилежной ученицей примерного поведения, насколько это было возможно в тех условиях. Меня полюбила бездетная воспитательница Вероника Матвеевна, которая после многолетних усилий добилась, чтобы мою мать лишили материнских прав, а ее назначили моим опекуном. Мне с ней было хорошо, но когда в очередной раз выпускали из тюрьмы маму, сердце тянулось к ней. Однако она уже ничего не могла изменить в своей жизни. С такой биографией она могла претендовать только на работу уборщицы с нищенской зарплатой, но это ее не устраивало, и, побыв какое-то время на воле, она вновь попадала в тюрьму.
