что старания… продолжаются. А отец потому и смог увезти мать, что не любил. Чары Рейна действуют только на тех, кто хоть кого-то или что-то любит, так что отец был – тогда – неуязвим.
– А теперь? – не выдержал Ксандер.
Наградой ему была бледная улыбка.
– А теперь, пожалуй, нет. По крайней мере, насколько я знаю, в нашем замке на Рейне без меня он показываться не рискует.
С минуту они молчали, пока снова не заговорила Белла.
– Выходит, ты как бы не человек!
Одиль резко выпрямилась и побледнела – даже с её белой кожей было видно, как остатки крови отхлынули от лица, а глаза стали огромными, как будто её ударили. Так, признаться, она выглядела ещё более нечеловечески, подтверждая правоту Беллы. И в то же время Ксандер особенно четко увидел, как хрупка и беззащитна была эта прямая спина, как, должно быть, тяжело порой давалось это самообладание, и что вообще это была совсем ещё девчонка, как та же робкая Катлина или легкомысленная Алехандра, или категоричная Леонор, или вот вспыльчивая его сеньора. Эти расширившиеся глаза были сухи, вряд ли Одиль собиралась плакать – но ему вдруг стало её очень жалко.
А ещё эта вот девчонка их сегодня выручила. Аккуратно, не привлекая внимания и не прося награды. Но он вдруг понял, почему Адриано полагался на сестру как на каменную стену, и подумал, что это совсем неплохо – иметь Одиль у себя за спиной. Оба Нордгау были совершенно странные и местами сумасшедшие – но, пожалуй… стоящие.
Он присел на край кровати, прикоснувшись плечом к её худому плечу. Она чуть вздрогнула, но не отстранилась, только глянула на него исподлобья.
– Конечно, ты человек, Одильке. Глупости какие.
Мгновение она молчала и смотрела, а потом вдруг выдохнула, как будто на всё это время забыла дышать и тут вспомнила, что надо.
– Спасибо.
– Извини, – вдруг сказала Белла, наклоняясь вперед, чтобы взять безвольно лежавшие на покрывале руки Одили в свои. – Я что-то ляпнула, не подумав. Конечно, Ксандер прав.
Уголки узких губ Одили снова изогнулись в лёгкой улыбке, а тонкие бледные пальцы шевельнулись, пожимая руки Беллы в ответ.
– И тебе спасибо. На самом деле всё хорошо, не переживай. Я понимаю, это… неожиданно.
Они ещё помолчали. Через открытое окно раздавались снизу голоса, потом из коридора – шаги, но к ним никто не заявился больше требовать ответа, а самим идти и выяснять не хотелось, слишком хорошо так было сидеть, когда из окна доносился тёплый ветерок.
– Кстати, – нарушил это благостное молчание Адриано, – скажите, а кто-нибудь знает, почему еда у нас сплошь на меду?
Она сидела на пожухлой траве, усыпанной золотистыми листьями, и задумчиво грызла яблоко.
Ещё не кончился октябрь, а яблоко было уже мягковато. По неизвестным причинам, на яблоки – да и ягоды, и грибы – никакие воля, вера и право не работали. Никакие изыскания, никакие усилия не могли сохранить урожай лета и осени до весенних костров, сделать так, чтобы плоды не гнили – можно было, а вот чтобы сохранялись крепкими и хрустящими – никак. Так и с деревьями: предохранить от мышей и болезней – да, а вот сделать так, чтобы деревья плодоносили, невзирая на снег, не выходило.
Нет, на трюки хватало: вот буквально на первом уроке теории, что был у них почти два месяца назад, вспыхнувшая огненным ручьем фраза выманила из тонкого ростка прекрасное дерево, в одночасье покрывшееся сначала белокипенным цветом, а потом густо-красными плодами. Но, как пояснил им учитель по новому предмету, седоволосый баск с иронично изогнутыми губами и грустными, тёмными, как маслины, глазами навыкате, ничего не дается просто так. Яблоки им остались, но яблоня так же стремительно засохла – и росток, который мог бы ей стать до того, как его коснулась властная воля человека, погиб навсегда, использовав разом все силы и соки, отпущенные ему на долгую жизнь.
«Миру можно помогать, но нельзя насиловать, – негромко сказал профессор Айтор Мендиальдеа. – Нельзя ради минутной прихоти искажать его законы. Кто бы их ни придумал, они непреложны, и всё, что мы можем – это как вышивание: вплетаем свой узор, всегда помня, что ткань должна остаться в сохранности».
Кстати, он и в самом деле вышивал. Направленная к нему на ориентацию Одиль подошла к нему в сад у учительского дома и увидела: он сидел перед огромным хрустальным окном, улыбаясь голосистой ссоре пары зябликов, не отрывая глаз от растянутого перед ним полотна. Мерное движение иглы, с безошибочной точностью нырявшей в белый грубоватый лен, медленно, но верно рождавшиеся на ткани образы заворожили её, и она застыла, боясь дышать, наблюдая, как распахивают крылья невиданные птицы, как горячат всадники коней, вытягиваются в азартном беге змееподобные гончие…
«Это тоже искусство владения Даром, дорогая андере Одиллия, – сказал он, не поднимая глаз. – Вообще магия – это тот след, что делает наша душа, и кто может сказать, где он ярче…»
Это курсу Воды он преподавал базовую теорию, а вообще же был редкостью из редкостей – менталистом, и соответственно – её избранным учителем и координатором. С тех пор не один вечер она провела в его садике, послушно вышивая рядом с ним и слушая его неспешные речи, да и сейчас вот ждала со всем терпением, кусая уже начавшее морщиниться яблоко и штудируя учебник по артефактологии, точнее, рекомендованное к нему приложение. Учебник был для курса Воздуха, самого старшего, но это было неважно: приложение было попросту хроникой, компиляцией XII века. Работа монаха-хрониста была заботливо переплетена в расписную кожу, уже потертую, хоть и не сильно – судя по всему, то ли студенты не слишком усердствовали, то ли переплет был недавний.
«… артефактом же племен арабских, на южное побережье Средиземного моря пришедших, было изображение богини Аль-Лат из чистого золота, хотя иные и утверждают, что они вовсе оставили её, предавшись другой вере; но это сведения непроверенные…»
Его приближение она почувствовала до того, как слух уловил еле слышные шаги по мягкой земле. Учитель любил подкрадываться – такая у них была игра.
– Над чем это вы тут забылись, андере Одиллия? Ах, артефакты.
Она не вскочила, не уронила книгу – поглядела снизу вверх, прищурившись на уже стремившееся к закату осеннее солнце и его удовлетворенно блеснувшие глаза. Будто невзначай положила руку на шелестящие под легким ветерком страницы – так, чтобы палец указывал четко на следующую за той, что она читала:
«… земель баскских
