манере, не сдерживая льющихся из глубины души ругательств, передал краткое содержание предыдущих серий. Сколько я, оказывается, пропустила, пока неизвестно где и чем занималась две недели.
– Сбежали козлы остроухие в распроклятый Налиндил, чтоб народный гнев им хлебальца-то не раскровякал. Так драпали, что ажно Древо поганое бросили! Да ничего, здесь, небось, закончим и туда доберемся! По камешку Налиндил раскатаем, а потом сверху сядем и пировать станем!
– А вам-то что до эльфов? У гномов же своя магия.
– Своя не своя, а пойди целый день у горна поколдуй, я тогда на тебя погляжу. Все печи у нас давно уж на накопителях эльфийских фурычат. А теперь что? Заряд выйдет, все сызнова начинать придется, молодежь учить с драконьим пламенем дружбу водить. Одни заботы да хлопоты!
– А кольчугу чего напялил?
– Дык, чего ж не напялить, когда есть? – не смутился гном. – Еще мой пращур Теренх ирх Элолад в ней наш родной Елундур от троллей оборонял. Двести лет в сундуке пролежала и вот – на мне красуется, будто только что из рук мастера выпала! – Я с сомнением обозрела покрытую ржавчиной сетку, но мнение об экспонате домашнего хранения оставила при себе. – Сгодится еще с остроухими повоевать да за деда отомстить. Не зря ж Марашка свой народ свел, видать, недоброе задумал. Ну, отпустишь, что ли, или братьев кликнуть, чтобы помогли?
Я разжала пальцы, и бородатый информатор тут же затерялся в толпе, чтобы успеть внести свою лепту в царящий беспредел. Война это хорошо, если знать, с какой стороны посмотреть на проблему.
Постепенно толпа утянула меня за собой. Я не сопротивлялась, но у стен Хладриэля свернула в один из проулков нейтральной полосы между кварталами из магазинов и кафешек. Все они были открыты и активно трудились на благо общества. Предлагали готовые зажигательные коктейли со скабрезными приветами на этикетках и раздавали бесплатные булочки с чаем, при условии заказа столиков от десяти человеко-существ. Кто не бегал по Хладриэлю, тот стоял либо в очереди за бутылкой, либо наяривал рыбный супчик перед панорамным окошком с видом на творящуюся историю.
Ну а я вскрыла первую попавшуюся машинку и направилась в противоположную сторону. Чем дальше отъезжала от эльфийских земель, тем тише становились улицы. Вскоре я оказалась в Храмовом квартале. Отсюда оставалось совсем недалеко до Грязных Кварталлов.
Я бросила машину за несколько улиц и… благополучно застряла перед входом в один из храмов. Белоснежные стены и золотые купола пылали на фоне мрачного неба, щедро рассыпая вокруг яркие и веселые блики. Сразу видно – офис конкурирующей фирмы, средоточие светлых сил и благодати. Так веет теплом и счастьем, что хочется зайти и согреться в компании добрых людей и строгого ликом священника. Или батюшки, как любовно называли его прихожане. Я, как и всегда, залюбовалась красотой здания и… зачем-то зашла.
– Нет, ну ты глянь на нее, ни стыда ни совести! Приперлась она! Сама в брюках, голова не покрыта, даже креста не положила! Тьфу, срамота!
Я так зыркнула на двух кумушек пенсионного возраста в ларьке со свечками, что старушки шарахнулись в заднюю стенку. На покрытые белыми платочками головы обрушился годичный запас иконописи.
– На все. – Я звякнула о прилавок медной монетой и получила пять тонких, пахнущих медом свечек. – Отец Серафим здесь?
– А тебе зачем? – прищурилась одна.
– Соблазнить хочу да в поганую веру переманить. Будем бесовские обряды вместе справлять. – Я мечтательно закатила глаза, а старухи в киоске заплевали прилавок.
– Я-то думаю, отчего в храме грохот да шипение, будто аспид какой под алтарь забрался, а у нас, оказывается, гости, – раздался за спиной мощный бас священника, и я с улыбкой обернулась.
Отец Серафим – двухметровый красавец-мужчина, с окладистой рыжей бородой и морщинками вокруг голубых, хитро-улыбчивых глаз, с первой встречи произвел на меня неизгладимое впечатление. От его голоса закладывало уши, а от блеска креста на широкой богатырской груди слепило глаза.
Воришки давно положили глаз на сей шедевр ювелирного искусства. Золото, бриллианты, изумруды не давали покоя многим. Только они не учли одного – священник не желал расставаться с культовым предметом, что популярно объяснял каждому татю с помощью пудового кулака, заряженного не иначе как божьей милостью. Мне доводилось видеть смельчаков после воспитательного процесса. Осененные нежданной благодатью, они только и могли, что птичкам в парке дули показывать. И это с одного удара.
Ну а я забрела в храм случайно. Ходила в храм Черной Богини-Матери по одному делу, а на обратном пути все обдумывала, как бы настроить Врата под себя, чтобы никто ничего не узнал и не пришлось ни от кого избавляться, а то надоело уже. Ничего не надумывалось, настроение было поганым, а купола сияли… В тот момент меня будто кто-то под руку толкнул. И я зашла.
Постояла скромненько в уголке, рассматривая роскошные иконы и кланяющихся во время молитвы прихожан. Как ни странно, но батюшка меня заметил сразу. Подошел и громоподобным шепотом объяснил, что в доме божьем не место корыстным помыслам. А в остальном – двери храма всегда будут для меня открыты. Позже мы даже подружились. Отец Серафим позволял мне посещать храм, и я часами бродила вдоль икон, когда на меня накатывало что-то такое, отчего становилось душно – то ли в городе, то ли в себе. Или болтала с ним обо всем, если, конечно, он не был занят со своими прихожанами. И в этих беседах я всегда чувствовала себя легко и свободно.
– Что-то пусто у вас сегодня. Чай народ в другом месте побился? Жжет по полной.
– Правда твоя, дева Виринея, – кивнул священник. – Но без мирского, нет и духовного. Ибо если не грешить, то и каяться не в чем будет. – Сказано это было в обычной, тепло-насмешливой манере, но по лицу отца Серафима я поняла, что он озабочен.
– Что-то случилось?
– А что может случиться? Господь послал нам новый день, о большем не ратую. Живу, грехи земные служением да верою отмаливаю. Ты-то зачем явилась? Девочек моих небылицами стращаешь. – "Девочки", которые могли застать еще начало Великого переселения, дружно зашипели плевками. – Может, настроение кто испортил?
– Может, и испортил, – вздохнула я.
– А ты зла не держи в сердце, все и наладится.
Я не стала говорить, что зло, которое меня точит, находится отнюдь не в том органе, а то бы бабки скончались от священного ужаса.
– Вижу – тяжело тебе, поговорить нужно. Эй, Авдотья Никитична, поставь-ка самовар. Чай пить будем. – Рык отца Серафима сбил с полки в ларьке последнюю, чудом устоявшую икону, и опрокинул чашку со свечками. Но развешенные по стенам лики только ярче засияли, будто бы радуясь его мощи.
– Э, нет, я сегодня ненадолго. – Я поковыряла мизинцем в ухе.
– Тогда без чая.
