ты же видишь: это создание опасно! — вскричал отец Эжени и умоляюще протянул руки к девушке. Жалкое зрелище! Он был безоружен. Разумеется, не хотел испачкать руки в крови.
— Вот именно! Создание опасно! Создание может заморозить вас изнутри. О таком оружии вы мечтали?! Какая беспечность, мистер Логинов! Оно может обернуться против вас, — меня душил гнев, я ненавидел этого человека, ненавидел всей душой. За то, что он сделал с Эжени, за то, что учёные сотворили со мной. Выгодный бизнес! Выгодный бизнес! Циничная сволочь! Даже хуже, чем Хильда фон Вейнер. Она-то думала, что старается ради человечества, а он заботился лишь о собственном благополучии. Логинов глядел на меня, как на насекомое. Ещё бы! Я же не человек, создание. А его дочь — выгодное вложение капиталов. Я желал увидеть ужас в глазах магната, прежде чем тот превратится в ледяную глыбу.
— Оставь, Алекс. Я сама! — Эжени ласково сжала мою ладонь, и бушевавшая во мне ярость послушно свернулась в клубок. Это борьба Эжени. Дело её семьи.
— Что ты сделаешь, дочь? — Логинов, надо отдать ему должное, уже отошёл от шока и нагло ухмылялся. — Улик у тебя нет. Ты видела файлы, но их не скопировать, не сохранить на съёмном носителе. А сразу же после просмотра они самоликвидируются. Я установил лучшую защиту, я предполагал, что ты заявишься.
— Да, файлы не скопировать, — кивнул Хавьер, и его губы растянулись в довольной улыбке. — Но можно прочесть и запомнить, — он сверкнул синтетическими зрачками. Магнат побледнел. Не думал, значит, что мы его обыграем.
— Всё закончилось, отец. Скоро о твоих делишках будет знать каждый гражданин ЕАК. Потерпевшие уже сегодня расскажут правду. Интервью записаны. И мне есть, что рассказать. Ах, да, благодарю за чистосердечное признание! — ухмыляясь, Эжени указала на Регину, к одежде которой было прикреплено записывающееся устройство.
Логинов снова выругался, его большие глаза расширились и потемнели от ужаса. Недооценил он нас, недооценил!
— А кто сказал, что я вас выпущу? За дверью — дроиды. Вы и до лифта-то не доберётесь.
— А кто сказал, что мы собираемся уходить через дверь? — усмехнулся Хавьер и настежь открыл окно. Фары кара, принадлежавшего Стейси, приветственно замигали. — А вот и моя девочка!
— Прикончить всех, кроме Евгении! С девчонкой я сам разберусь! — взревел Логинов, и в комнату ворвались дроиды.
— Я ценю твою заботу, папочка!
Мы так и не сделали ни одного выстрела. Эжени хватило взмаха хрупкой руки, чтобы дроиды и сам Логинов, освобожденный из ледяного плена, повалились на пол. Хавьер и Регина уже забрались в кар, а Эжени замерла на секунду. Её глаза, полные ярости и жажды расправы, глядели на отца.
— Нужно уходить! — я подхватил девушку на руки и потащил к окну. Скорее! Скорее! Пока дроиды не начали стрелять, пока Эжени не совершила то, о чём потом будет сожалеть. Этот подонок всё-таки был её отцом. Каким-никаким, но отцом.
* * *
Мик Рикерс, 28 лет. Мадрид.
«На станции прожил два года. Домой отпускали всего три-четыре раза. Лгал родным, что работаю в шахте на Селении. И хотел бы сказать правду жене и матери, но мне постоянно угрожали. Говорили, что убьют и меня, и всех моих близких».
Елена Осипова, 35 лет. Ростов.
«Согласилась на эту работу потому, что отчаянно нуждалась в деньгах. Сначала было терпимо: брали кровь, тестировали. Но год назад всё изменилось… Домой стали отпускать всё реже и реже. А кого-то не отпускали вообще. Я говорю о тех, у кого не было семей. Их держали отдельно от нас, в другом блоке станции. Мы видели их очень редко… Они выглядели истощёнными, замученными. Мы боялись. Все мы боялись. Знаете это ужасное чувство, когда ни днём, ни ночью не можешь отделаться от страха? Ужас душит тебя и сводит с ума. А бежать некуда».
Стефан Бил, 33 года. Лион.
«Нас держали в отдельных комнатах-камерах. Я провёл на станции год и привык к тому, что покидать комнату можно только в сопровождении медицинского работника. Сначала с нами хорошо обращались, не применяли силу, кормили три-четыре раза в день, не задерживали зарплату, отправляли на Землю, если было нужно встретиться с семьёй. Я воспринимал это как работу. Уж поверьте, на заводе я получил бы в пять раз меньше, а в моей семье каждая марка на счету. Четверо детей всё-таки. Работа не пыльная: сдавай кровь, проходи психологические тесты, отвечай на вопросы, позволяй сканировать мозг, вводить препараты. Я чувствовал себя отлично. Но год назад всё изменилось. Меня буквально накачали лекарствами, так, что я ничего не соображал. Я не мог спать, мерещились голоса. Я испытывал ужас, била дрожь. Пропал аппетит, я быстро терял вес и постоянно падал в обморок. А они наблюдали, всё фиксировали. И заставляли меня… как это называется, создавать лёд? У меня ничего не получалось…, и они пугали, что заберут моих сыновей. Мальчики же унаследовали этот дар».
Эльза Берг, 26 лет. Франкфурт.
«Мне предложили эту работу ещё в Университете. Я училась на врача, и стажировка на Селении, у самой Хильды фон Вейнер, казалась пределом мечтаний. Но я не подозревала, с чем столкнусь. Учёные считали, что наши способности просто спят, а значит, их нужно разбудить. Именно поэтому нас лишали пищи, запирали в тёмных комнатах, нападали на нас… угрожали расправой, заставляли проходить симуляции… Мне казалось такое… Моя подруга — Беатрис — она сейчас в больнице, бредила, плакала, звала родителей, её пугал каждый шорох. Её тестировали чаще, чем меня. У неё получалось… управлять водой».
Джон Фостер, 39 лет. Париж.
«Когда мне запретили покидать станцию, я понял: всё кончено. Нас не отпустят. Разберут на винтики, а останки выбросят в открытый космос. И никто не вспомнит о нас, никто не придёт на помощь. Я пытался организовать побег, вывезти со станции людей. Я работал на транспортном корабле. И знаю, как всё устроено… Мы добрались до посадочной площадки. И там на нас спустили дроидов. Кого-то мы сумели заморозить, но, в основном, люди были напуганы и не могли за себя постоять. Среди
