сомневаюсь. — Я пожал плечами. — Он куда ближе ко двору, чем к наследнику какого-то там княжеского рода.
— Даже слишком близко, — поморщился Павел. — А еще он чуть ли не бредит парламентской системой. Такой как в Англии… Или в Америке.
— Ну и что? — Я соскочил со стола, чтобы не сидеть спиной к венценосной особе. — Довольно… прогрессивная штука. Хоть и не сказал бы, что наша хуже.
— Госсветом всегда управляли рода. — Павел улыбнулся и покачал головой. — А Багратиону это всегда не нравилось. И он точно попробует… что-то изменить.
Я понемногу начинал соображать, чего так опасается наследник. Светлейший князь и раньше всегда выступал за сильную верховную власть и не стеснялся по возможности закрутить гайки аристократам — а уж теперь… Выбив себе чрезвычайные полномочия и фактически подмяв всех столичных вояк, он наверняка попробует прижать древние фамилии — и те вряд ли останутся в долгу.
Да уж. Только новой грызни между собой нам сейчас и не хватало.
— Думаешь, все так плохо? — кисло поинтересовался я.
— Боюсь, что да. — Павел облокотился на стол и подпер голову руками. — А мать теперь слушает Багратиона во всем. Может, они и отречься хочет только потому, что он так сказал.
Да уж… дела. Никогда бы не подумал, что мне однажды придется усомниться в Багратионе, который с самого дня нашего знакомства казался настолько преданным Империи, насколько это вообще возможно.
Только куда нас завела — или еще заведет — эта преданность? Багратион бок о бок со мной поднимался на борт “Бисмарка”, шел навстречу пулям предателей-гвардейцев, жег магическим пламенем панцеры мятежного генерала — но лишь для того, чтобы, по сути, самому занять его место. По-хорошему — а может, и по-плохому — оттереть от управления страной старую аристократию. Укрепить трон и верную ему гвардию, поставив своих людей вместо неблагонадежных генералов и полковников. Протащить через Госсовет реформы, ограничивающие права родов, а потом самому занять кресло председателя, получив заветный чин канцлера. Стать первым лицом в государстве после наследника и вырастить юного Павла по своему образу и подобию.
Так? Очень может быть.
А что случится с теми, кто не пожелает принять новый порядок? Как далеко Багратион может зайти в своем желании избавиться от пережитков прошлого? И чего ожидать от могучих старцев, когда их придавят слишком сильно?
Дед всегда говорил, что самый первый и важнейший долг дворянина — служить стране. Стране, государству и народу, а не короне, которую может напялить любой дурак. И уж кто-кто, а он вполне может посчитать, что для всех будет куда лучше, если места в Госсвете снова займут потомственные аристократы, которых учили править с самого детства, а не выскочки-лапотники или какие-то там министры и армейские чины.
Нет, старики не пожелают уступить и крупицы своих прав и свобод. И уж тем более не станут терпеть, что их положение и титулы понемногу обращаются в пыль, а от древней славы родов остается…
— Эй, княже! — Павел помахал рукой у меня перед лицом. — О чем задумался?
— Да так… — мрачно отозвался я. — О том, как все паршиво.
— Хорошо. Значит, не только я так считаю… Поможешь?
На мгновение на лице Павла мелькнуло что-то от Чингачгука. Не наследника престола и великого князя императорской крови, а щуплого парнишки-юнкера, которого из-за роста всегда ставили крайним левым в шеренге. Упрямого, норовистого, смелого до бесшабашности — но все-таки неспособного в одиночку справиться…
Да уж, похоже, наши проблемы посерьезнее шайки второкурсников.
— С чем — помогу? — на всякий случай уточнил я.
— Не знаю, княже. — Павел вздохнул и откинулся на спинку кресла. — Для начала — хотя бы разобраться, что со всем этим делать.
Так себе формулировка — но сам я точно не придумал бы лучше. Разобраться. А потом уже попытаться сделать так, чтобы ничьи благие намерения не привели к крайне прискорбным последствиям.
Впрочем, давать опрометчивые обещания тоже пока не стоит.
— Ну… Ты же понимаешь, что я не смогу отказать наследному принцу, — улыбнулся я.
— Вот и отлично. — Павел крутанулся в кресле и полез куда-то под стол — видимо, в тот самый холодильник за “Колой”. — Потому что у меня есть предложение, от которого ты не посмеешь отказаться!
— И тогда он назначил меня камер-юнкером!
Досада и злость словно добавили мне сил — и заклятье получилось с первого раза. Как по учебнику — яркое, могучее, разом отхватившее изрядный кусок резерва и способное разнести в щепки небольшой дом или насквозь прожечь броню панцера.
Но не защиту Одаренного третьего класса. Дед поднял любимую трость чуть выше головы, и всей мощи Свечки не хватило пробить полупрозрачный купол диаметром примерно впятеро больше того, что мог бы поставить я сам. Собранное в тугую струю пламя ударило сверху — и брызнуло во все стороны раскаленными искрами, срезая ветки и молодые деревья.
Впрочем, на этот раз нелегко пришлось даже деду. Он, конечно же, не подал виду, но я все равно заметил, как плечи под пиджаком напряглись и опустились, будто на них опустился невидимый груз. Ноги чуть подогнулись — в ведь он заранее расставил их пошире обычного.
Будто знал, что сейчас я врежу от всей души.
— Камер-юнкер? — переспросил дед, взмахом трости успокаивая пламя вокруг. — Не вижу причин для возмущения. Абсолютно никаких.
— Никаких?! — Я с трудом подавил желание шарахнуть магией еще раз. — Камер-юнкер! Переводится с немецкого как “юный комнатный дворянин”. Придворный чин девятого класса… Прислуга!
— Не совсем, улыбнулся дед. — Пожалуй, при Петре Великом такое звание действительно было бы почти унизительным для князя. Но с тех пор прошло много времени. При императоре Александре я полтора года носил чин придворного камерария — и не находил в этом ничего зазорного… Многие завидовали.
— Вот пусть и идут в… камерарии! — проворчал я. — Тебе не кажется, что будущий император мог бы придумать для меня…
— Мне кажется, что ты слишком много болтаешь. — Дед снова поднял трость. — Давай, не отвлекайся. Свечку, потом Рапиру и Ледяное Кольцо. Ну, пошел!
Просить дважды меня не пришлось — злость требовала выхода, и я врезал магией так, что деревья вокруг с треском согнулись. Свечка снова растеклась пламенем по дедову куполу, Рапира ушла чуть в
