я наблюдающий, просто отмечал происходящее.
...Мы больше не плакали. Не смеялись. Не дрались.
Имелся лишь один канал, ниточка, по которой мы остались в состоянии что-либо принимать. Медиаторы.
Детей скрепляли парами. После одиночной «учебы» и параллельно с ней проводили сеансы по двое. Проверялось, экспериментировалось, какие пары более сильные, кто кому больше подходит. Измерялось. Тестировалось. Документировалось.
Рори не помнила этого. Не в том возрасте была, да и защитные механизмы психики поспособствовали забвению.
Эдам же помнил серые и холодные каменные стены помещения, приборы, запертые в отдельном крыле монастыря. Помнил ощущения и их отсутствие... Факты.
Помнил, что ни с кем не уживался. Никому не подходил. И ему никто не подходил. Слишком отмороженный, лед экрана непробиваемой толщины.
— Но потом появилась ты. И мне стало... любопытно, наверное. Я первым нашел тебя. Через страх. Его ниточка привела меня на тот этаж, где ты умудрилась заплутать. Первая эмоция, что я в полной мере ощутил спустя полтора года в монастыре, — твой страх.
Боялась Рори, впервые попав в Амиран, видимо, очень и очень сильно.
Да и сейчас ее уже потряхивало.
— Он не давал мне покоя. Он был настолько всеобъемлющим, что не оставлял места ничему иному. И я решил его убрать. Подвинуть, для начала.
Эмоции будят притяжение, жажду. И дурманят голову.
— Мы не помним прежних, тех, что испытывали до вмешательства Настоятельницы. Но новые, получаемые от медиатора — опьяняют.
Он не говорил воспитателям об образовавшейся связи. Если быть точным, Эдам в то время вообще не говорил. Не хотел.
Начал — с Неженкой.
Рори уговаривала себя молчать. Слушать и не плакать. Дышала через раз. Но пальцы ее в обход разума сначала скомкали, измяли рубашку Эдама, а потом и вовсе скользнули под ткань и сошлись за спиной мужчины. Щекой она прижималась к его груди, ощутила, как от ее касания к обнаженной коже по его телу прошла дрожь. Ее собственное сердце стучало галопом.
— Ты снова попалась мне, Неженка, — он также не размыкал рук на ее теле, носом водил по макушке, за ухом, чередуя нехитрую ласку с поцелуями.
— Теперь ты понимаешь, что не отпущу? Если ты выбираешь меня, то дороги назад у тебя нет.
Хотел напугать? Рори сильнее прижалась к нему.
— Я давно выбрала тебя. И не ищу дороги назад.
Нелепое сравнение, но в голове возник образ снеговика или ледяного чудища, которое оттаивает по капельке, приобретает человеческие черты.
Веселый. Смелый. Страстный. Умный. Ироничный. И добрый. Для нее он — такой.
Ее.
Спокойный. Уравновешенный и умеет держать себя в руках, что в данную минуту играет против Рори.
Аврора рассказывала, что экраны сложно, почти невозможно пробить на чувства. Замороженные — так их называла.
— Помимо экрана, ты получишь от меня контроль. Это работает так — я защищаю, а ты послушна мне.
Наверняка найдутся лазейки.
— Поняла. Согласна. Иди уже ко мне, — Рори потянула его за жесткий ворот, желая, наконец-то, настоящего поцелуя. Прекратить этот изматывающий разговор.
А Эдам вдруг захохотал, громко и счастливо, запрокинув голову. Поднял Рори за талию и закружил по комнате. Рори так же легко засмеялась, глядя в любимые глаза сверху вниз.
Необычный ракурс. Ей нравится. Надо будет попробовать, чтобы она была сверху в положении лежа.
Поняла, о чем думает, и покраснела до ушей.
С Эдамом ей самые неприличные мысли лезли в голову.
— Послушная моя.
— Я еще и понятливая.
— Нетерпеливая.
Все правда, она такая. И не собирается перед ним притворяться иной.
— Нежная, ласковая... Вредная, вкусная...
Поставил на ноги, позволив соскользнуть по своему телу вниз. Провел рукой по ее спине, заставляя выгнуться, прижаться плотнее.
— Такая отзывчивая, Неженка.
Его руки коснулись голой кожи на пояснице, пробравшись под блузку. Проверить, так ли нежна ее кожа, как выглядит. Он дурел от ее запаха, от мягкости. И жадничал.
Отпустив себя, он чувствовал, что теперь всего мало. Ощущения ее в своих руках. Ее отклика.
Сильнее... жестче...
Обхватил ладонями за ягодицы под юбкой и сжал.
— Как ты ходишь в такую погоду в своих юбках...
— Пальто. И колготы... теплые... — голос Рори звучал, будето она марафон бежит.
Колготы...
Эдам хмыкнул.
— Попка холодная.
Неженка совсем уже не задохлик, мышцы не кисель, вполне сильные. Гладкие и округлые.
Физическая потребность подарить удовольствие. Получить от нее все, что она захочет дать. Впитать улыбку с ее губ, ее стон в момент, когда он будет в ней... Остаться для нее единственным, кого она чувствует.
Ее экраном. Ее мужчиной.
Он захотел. Хочет ли она?
— Стань моей.
Не вопрос вовсе. Эдам как есть в этих двух словах.
И все же за ними пряталась его неуверенность, она засела в складке между черных бровей и вырывалась наружу через все усиливающийся нажим его рук.
Он забыл? Сам оградил ее от груза смертей вокруг, теперь она настроена полностью на него.
— Да, — выдохнула Рори, глядя в глаза.
Они уже не холодные. И не колючие.
Жгучие. И горячие.
И Рори остро-сладко, невыносимо. И смотреть невыносимо, и не смотреть — невозможно.
И глаза его уже совсем бешеные, дурные. Жадные. Не упускающие ни одной детали, запечатлевающие увиденное в памяти.
Рори никогда не ощущала себя настолько бесстыдной, как в эти мгновения. Настолько довольной и окрыленной. Оказывается, выражение «стыд потеряла» сулит много-много... много всего приятного.
И стыд потеряла, и страх. И всякую осторожность.
— Хочу вдыхать тебя, чтобы в крови осталась... — тихий глубокий голос Эдама подлил масло в огонь.
Рори и так плавилась, чувствуя себя глиной в умелых руках скульптора. Не могла остановиться. Не могла перестать обнимать Эдама, изучать. Раздевать.
Хорошо, что они остались в спальне. Кровать — вот она.
Бесконтрольное падение вниз, когда летишь, и не знаешь, не имеешь представления, куда и каким будет приземление.
Разобьешься в ничто?
Или сделаешь вираж, воспарив?
Парили они вместе. Соединившись телами — мужчина и женщина, объединив сознания — экран и медиатор.
Первые утренние звуки не пенье птиц, не мурлыканье кота и не голос любимого.
Треск и грохот.
Стражи объявились. Хотели по-тихому, получилось как всегда — в темной прихожей, куда не доставал утренний свет из окон, Хаффнер навернулся о скамейку для обуви, а Вовин, зашедший сразу за ним, — о Хаффнера.
Эдам выскочил из спальни как был — голый. Но с пистолетом, направленным на ранних гостей.
— Вы!.. —
