— Ириду бесит, выводит из себя, что ни Рори, ни Эдам на нее не смотрят. Не говорят с ней, не реагируют на ее слова.
— Пара встреч, и он ел с моих рук. Бенни и сам хотел что-то сделать, просто не знал — что. Всего-то и нужно было, что направить. Указать на виновных.
Она даже не спросила, что с ним стало. Умер или выжил? Если ранен, то насколько тяжело?
Не интересовало.
...Есть ли другие? Из бывших амирановцев ли, или новых одаренных, даже простых людей, которые готовы за нее убивать?
Не смешите. Ответ, конечно же, отрицательный. Нет. Никого.
Настоятельница посмеялась. Вполне искренне.
— За что?
За что, к чему эти смерти? В чем их смысл? Амирана нет. Ничего не осталось.
Только горстка одаренных...
— А чтобы они другим не достались.
Спрашивал страж, но ответы сыпались на двух одаренных в комнате, предназначались лишь им.
Только они были важны для Ириды, и ради них озвучивала она то, о чем по уму стоило молчать. Чтобы не ухудшать собственное положение. А то и брат канцлер не поможет.
— Меня выкинули, а они живут как ни в чем не бывало.
Ее творения! Всем ей обязаны! Всем.
Хоть один вспомнил?
Один-то, как раз, и вспомнил. Всего один. Зато он поквитался с остальными.
— Убивал! Потому, что я велела. Двоих у меня под окном провел, показал... — громкий смех отдавался от голых каменных стен, холодный и безликий, как тот камень.
Ее труд. Она их слепила, раскрыла потенциал. Благодаря ей, они так сильны.
Уровень дара и достижения одаренных отличаются именно по качеству и по степени напряжения. Она сделала их сильными, способными выдерживать это напряжение. А они? Забыли или стремятся забыть. Живут как обыватели, без высшей цели, вообще без какой-либо цели...
Управлению служат, той Системе, что подмяла ее брата, пытается сожрать ее саму.
Тогда, когда Амиран жил, участие брата нельзя было выдавать. Даже для собственного спасения. Ирида не выдала, до конца молчала. Тот остался чистеньким. Остался слизнем.
Срок молчания вышел. Она хочет мести. И славы, даже такой — кровавой.
Может, о ней книгу напишут? О ее методике? О гении?
Она расскажет! Главное, чтобы опубликовали, выпустили в люди, а не оставили пылиться в Архиве.
Было бы забавно почитать.
В четырех стенах все равно ей больше делать нечего.
Пока.
— Кислота. Я придумала. Чтобы им было так же больно, как и мне.
— В этом вынуждены вас разочаровать, — вступил страж в диалог. — Боли они не чувствовали. Бенжамин оглушал их. Во время убийства жертвы находились без сознания.
Ирида переменилась в лице. Помолчала, возвращая себе самообладание.
— Вы записываете? — посмотрела печатающих на машинках стражей. — Записывайте. Все записывайте.
Страж больше не задавал вопросов, держал паузу, позволяя ей вести. Давая выговориться.
— Вы скоро поймете. Выжившие ответят за трусость и ошибки! И свои, и чужие. Я над временем. Я никуда не уйду. Останусь в каждом из своих творений!
Пронзающий взгляд на Рори:
— И в тебе.
И такой же одержимый на Эдама.
— И в тебе. И в твоих потомках.
Эдам встал и потянул за собой Рори.
Достаточно.
Лязгнула дверь за их спинами, отрезая голос настоятельницы, все еще проклинавшей их двоих да и весь мир в целом.
У них есть выбор — слушать ее или нет. Как и выбор — принимать ее слова или нет, впускать в свой разум, отравляя его, или дать отпор.
Выбор есть у всех, в нем заключается свобода. Человек принадлежит сам себе, и выбор делает всегда сам, даже если кажется иначе. Как человек с даром — каким бы то ни было, так и человек без оного.
Последняя смена в ночь далась тяжелее обычного.
Эдам стал нетерпеливым, а стрелки на часах будто специально двигались столь медленно...
Он спешил. И Рюска торопил с бумагами, и домой мчался, словно гигантские белые крылья за спиной выросли. Хотя ангелом себя Эдам и сейчас не ощущал... Человеком, пожалуй. Наконец-то простым, счастливым до безобразия человеком.
Тихо открыл дверь в квартиру, прислушиваясь.
Пахло шарлоткой, и из проигрывателя доносилась оркестровая музыка. Что-то легкое и подвижное. Эдам не помнил, чтобы у него имелись такие пластинки.
Жить вместе с Рори оказалось совсем по-другому, нежели представлялось. Эдам не верил до конца, что не спит и не видит один из снов-фантазий.
Первые недели было непривычно, захватывающе и так сладко... Он не мог ею насытиться. Трогал, подходил постоянно, смотрел... сам себя одергивал, боясь надоесть Неженке.
От его обычных барьеров и привычки все держать в себе не осталось и следа. Но лишь с Рори. С ней и для нее.
Прошел вглубь коридора и увидел танцующую в лучах восходящего солнца тень. Встал в проходе, не перешагивая порога комнаты, позволяя себе тонуть в утренних лучах и дурмане нежности, желания и тяги. Смотрел, а когда не осталось сил смотреть, подошел и поймал за руку.
Она замерла в движении, медленно перекатилась с носков на стопы и опустила руки. Голову повернуть то ли не смела, то ли не хотела.
Птаха. Не спугнуть...
Сам себя обманывал. Знал, какое воздействие оказывает на нее.
А Рори все знала про него. Обернулась. Встретила взгляд.
— Привет, Неженка.
— Доброе утро! Я тебя ждала! Выезжаем?
Не осознавала до конца, как ей его не хватало, пока не получила обратно в свои руки. Прижалась всем телом, то ли его обнимая, стискивая изо всех сил, то ли саму себя в мужское тело впечатывая.
— Я пирог нам в дорогу испекла, и чай в термосе. Чемодан собрала, готова к приключениям!
— К каким таким приключениям? В деревню едем?..
— Романтическим!
... — Все улажено. Но ты мой должник! — Рюск прижал зажатый в ладони лист бумаги к груди Эдама. — Черного рыцаря отпускать как руки лишиться... для Ордена, это я не про себя, я и без тебя работаю прекрасно.
Эдам оставил реплики без ответа, сосредоточенно читая бумагу. Даже дурацкая средневековая кличка скорее вызвала ностальгическое умиление, а не глухое раздражение, как бывало.
Прозвище приклеилось со времен учебы в Военной школе. Почему рыцарь именно черный? Экранов на службе Системы единицы, они — ее неожиданный ход, джокеры из рукава.
Эдам усмехнулся.
— Эм... А это что сейчас было? Ты улыбнулся? Мне не показалось? — продолжил подкалывать Рюск.
Делал это
