Бэрримор — губа наконец выбрита, без всякого ущерба для его внешности — остановился, и к нему кинулась девушка, чтобы подновить грим на его щеках. Место его боя с Мориарти теперь кишело обслугой, занимавшейся подобными же мелкими делами.
Юноша в бриджах помог Мориарти подняться на ноги. Профессора изображал довольно жуткого вида тип с всклокоченными волосами, глазами, будто огоньки поминальных свечей, и тонкогубой усмешкой. Помощник режиссера, который, она знала, был слегка влюблен в нее, сказал, что Мориарти играет австриец с совершенно ужасным именем Густав фон Зейффертиц. Во время недавней войны он взял себе дурацкий американский псевдоним Г. Батлер Клонбло.
Бэрримор мог включать и выключать своего Шерлока, будто электрическую лампочку, — мелодраматичный, когда включалась камера, но отчаянный шутник между дублями. Фон Зейффертиц, который нравился Бэрримору, поскольку по контрасту давал ему возможность выглядеть еще красивее, казалось, был «включен» все время и коварно ускользнул, когда режиссер снова принялся орать на Бэрримора.
Она подтолкнула Эдвина локтем и кивнула на Мориарти.
Актер продвигался прочь из круга искусственного света, к нагромождению ящиков, словно его так и тянуло помолиться у подбородка головы с острова Пасхи.
— Странно, — заметил Эдвин.
— Ты просто завидуешь.
До сих пор им так и не удалось воспользоваться возможностью порыться в запретных сокровищах. Бесценные древние артефакты были сейчас декорациями, и да помогут Небеса всякому, кто случайно забредет в поле зрения камеры. Режиссер имел здесь право судить и казнить на месте, как подобает командиру на поле боя.
Фон Зейффертиц явно что-то выискивал. Он вглядывался сквозь пенсне в нарисованные мелом на ящиках руны, недовольно ворча себе под нос.
— Старина Борегард велел нам быть настороже, — сказал Эдвин. — В его время в музее случилась какая-то нехорошая история, как раз перед юбилеем. Он немного сдвинутый на этом, на мой взгляд. Долгая безупречная служба и все такое.
С того момента, как они спустились под землю, Катриону бил озноб, но это был не просто холод. Тени за границей слабого света казались глубже, чем они имели право быть.
— Мистер Борегард редко ошибается, — напомнила она Эдвину.
Противникам пора было сойтись снова. Паркер велел помощникам убраться и свел Бэрримора и фон Зейффертица вместе, словно рефери на боксерском поединке. Казалось, австриец с очень большой неохотой оторвался от своих поисков ради такой ерунды, как работа.
— Держу пари, этому парню надоело, что его побеждают, — сказал Эдвин. — Я видел его в ролях негодяев в полудюжине фильмов.
Подобно ей, Эдвин был тайно предан новейшему искусству. Они ходили в кино гораздо чаще, чем в театр, и особую любовь питали к парижским сериалам, «Фантомасу» и «Судье». Когда ей самой случалось использовать псевдоним, Катриона часто выбирала Ирма Веп, по имени неоднозначной злодейки из «Вампиров».
— Интересно, не было ли у него когда-нибудь искушения подраться по-настоящему и победить героя. Всего однажды.
Она понимала, что имеет в виду Эдвин. Мориарти производил слишком сильное впечатление для пожилого профессора математики — в реальной жизни именно такого человека легче легкого сбросить в водопад, — и Шерлок пропускал удар за ударом.
Фон Зейффертиц уклонялся и нападал, словно он был намного моложе, и уже украсил прославленное лицо звезды несколькими потенциальными синяками. Бэрримор немного взмок. Неужели Профессор забыл сценарий? Он должен проиграть.
Фон Зейффертиц обхватил Бэрримора захватом и бросил его на пол. Режиссер крикнул «стоп!». Засуетились озабоченные люди. У звезды шла кровь. Мориарти приносил неискренние извинения.
— Мое лицо, мое лицо, — причитал Бэрримор, заполняя своим поставленным голосом весь подвал.
Эдвин кивнул ей, чтобы она взглянула.
Она подошла поближе к актеру с носовым платком наготове.
Струйки крови текли из обеих ноздрей, образуя на месте сбритых усов их красное подобие.
— У меня сломан нос?
Она остановила кровь и ощупала гибкие хрящи Бэрриморова носа. Решив, что его драгоценная физиономия пострадала не слишком серьезно, она так ему и сказала.
— Слава богу! — провозгласил он, целуя ее в лоб, исполняя мечту множества поклонниц.
Она почувствовала на своих волосах липкие и совсем неромантичные ошметки крови и осторожно сняла их ногтями, вытерев о стену.
— Я должен беречь себя, — пробормотал актер. — Все остальное не важно.
Бэрримор испытывал просто-таки невероятное облегчение. Она поняла, что он боялся за своего долгожданного Гамлета.
— Благословляю вас, дитя, — сказал он. — За милосердную весть. Невозможно играть Принца с нашлепкой из пластыря посреди лица. Лишиться его ради этой дешевки было бы просто невыносимо.
Все актеры немного чудаки.
Паркер объявил конец «ночной натуры». Пока нос Бэрримора не придет в норму, смысла продолжать не было. Помощник весело подсчитывал, во что обойдется эта задержка.
— Я хочу, чтобы завтра ночью ты измордовал этого окаянного австрийца до полусмерти! — потребовал Паркер.
— Даю слово, — ответил Бэрримор, уже значительно бодрее.
Оборудование демонтировали, и компания заторопилась наверх.
Эдвин тронул ее за локоть и отступил в тень, увлекая ее за собой.
— Что-то здесь не так. — Он был натянут как струна.
Она кивнула. Он был прав. Она тоже это чувствовала.
Осветительные лампы погасли, оставив после себя глубокий мрак и яркие круги перед глазами. Но тут был и иной свет — красноватое сияние, почти инфернальное.
Не серой ли здесь повеяло?
Оборудование и люди набились в клеть лифта, бывшего самым простым способом выбраться наверх.
Сияние исходило из-за головы с острова Пасхи. По лицу головы двигалась тень, словно богомол величиной с человека прилип к острому носу.
— Смотри, Котенок. Видишь, за статую уходит туннель. Наверно, его укрепили и использовали как дополнительное хранилище.
Тень отделилась от носа, скользнула вокруг головы, на миг заслонив кровавый свет, и скрылась в туннеле.
— Это был человек, — сказал Эдвин.
— Думаешь? — неуверенно отважилась уточнить она.
Было нечто странное в том, как эта тень двигалась.
— Пошли, Котенок.
Эдвин уже двинулся вслед за тенью. Поколебавшись всего мгновение, она последовала за ним. Он вытащил из-под пальто револьвер. Это был уже не отдых.
Жаль, что она оделась не для работы.
Киношный народ суматошно разбегался. Остались немногие, и они были по уши заняты своим делом, не замечая ничего вокруг. Эдвин помедлил у края платформы и взглянул на голову с острова Пасхи.
