Это был не просто безумец.
— Я знаю, кто вы, — тихо сказал Эдвин. — Деклан Маунтмейн.
Творец ритуала был удивлен.
— Что ж, значит, меня не забыли. Я думал, все остальные давно мертвы. Очевидно, Англия помнит своих врагов. Кто натравил вас на меня?
Эдвин не ответил, но Катрионе подумалось, что это не случайность. Чарльз Борегард и клуб «Диоген» редко обманывались в своих предчувствиях.
Она слышала про Деклана Маунтмейна. Некий маг из прошлого века. Его репутация была не из лучших.
— Ваша тюрьма не убила меня, — сказал Маунтмейн. — И теперь наконец я буду вознагражден. Магия свершилась. Пай-нет'ем связан. Я могу забрать камень. На самом деле, я рад зрителям. Возможно, я даже позволю вам выжить в грядущем потопе, чтобы рассказать об этом.
Он опустился возле мумии на колени и вонзил кинжал в ее грудь. Глаза ее широко открылись и полыхнули красным огнем. Но двигались одни лишь глаза, горящие древней горечью.
— Ты надежно связан, египетский глупец, — рассмеялся Маунтмейн. — Больше тебе не ходить.
Маг принялся кромсать грудь мумии, орудуя вокруг сияния, будто мясник. Он сунул руку в проделанную им дыру и извлек оттуда источник света.
Катриона могла лишь хватать ртом воздух. У нее кружилась голова.
Это был огромный драгоценный камень, пылающий собственным внутренним огнем.
— С помощью этого я вызову катаклизм, память о котором будет жить и тогда, когда Солнце остынет.
Эдвин вскинул револьвер и выстрелил в Маунтмейна.
Маг расхохотался. Она видела, как пуля ударила его в лицо, как по лицу пробежала рябь, будто по отражению в воде, и исчезла. Пуля ударилась в кирпичную стену в дюжине футов позади Маунтмейна.
— Камень Семи Звезд признал меня! — провозгласил маг. — Как некогда признал он этого мертвеца.
Маунтмейн наступил пяткой на голову мумии, кроша ее в пеленах. Глаза Пай-нет'ема больше не двигались.
— Я — Сокрушитель империи!
Хохот Маунтмейна заполнил туннель. Глаза его горели, и в каждом отражался «Семь Звезд».
Что бы ни сделал с ним камень, он еще и превратил его в воплощение злодея из мелодрамы, роль которого он теперь разыгрывал. Маунтмейн вел себя в точности как негодяй из «Друри-Лейн»,[47] угрожающий выгнать мать героини из дома на холодный снег, если та не подчинится его злой воле.
Камень добрался до них.
Катриона почувствовала его зов. Она сопротивлялась ему, но тщетно, будто маленькая девочка, которую хотят привязать на рельсах.
— О злодеянье! — громогласно возвестил Бэрримор. — Эй! Закройте двери! Предательство! Сыскать![48]
Эдвин сделал еще один бесполезный выстрел, на этот раз в камень.
Джон Бэрримор бросился на Деклана Маунтмейна.
Нерешительность Гамлета была отброшена, и он стал воплощенным Шерлоком, чей острый разум побуждал к немедленным действиям.
Она видела, как изумило Маунтмейна это нападение, как оно почти позабавило его…
Руки Бэрримора потянулись к его горлу.
Они сцепились, словно раскачиваясь над пропастью Рейхенбахского водопада. Маунтмейн яростно отбивался, как делал это перед включенной камерой. Он бил Бэрримора по голове громадным камнем, и на пол туннеля падали кровавые отсветы.
Бэрримор завладел кинжалом Маунтмейна и вонзал его во вздымающуюся грудь мага.
— Клинок отравлен тоже, — цитировал Бэрримор. — Ну, так за дело, яд!
Похоже, кинжал подействовал на Маунтмейна сильнее, чем пуля.
Эдвин прикидывал шансы.
— «Семь Звезд» нельзя просто взять, — сказал он. — За него надо сражаться. Его нужно заслужить.
Как всегда, Катриона злилась на то, что от нее что-то скрывают. Но смысл происходящего она поняла.
Бэрримор и Маунтмейн дрались как тигры. Опрокинулся светильник, огонь растекся по белым линиям созвездия. Тени плясали на стенах и извивались на исказившихся лицах мага и кумира публики.
— Вот, блудодей, убийца окаянный, пей свой напиток…
— Погаси звезды, — велела Катриона.
Эдвин сразу понял.
Маунтмейн черпал силу из своего рисунка. Это было условие ритуала. Она ударом ноги отбросила один из светильников, и тот ударился о дальнюю стену, выплеснув горящее масло. Она проделала то же самое со вторым.
Эдвин топтал горящие линии, уничтожая рисунок.
Бэрримор заставил Маунтмейна отклониться назад над самым саркофагом, толкая его вниз, на кости мумии. Камень был зажат между ними. Лица обоих мужчин были в крови.
Катриона отбросила последний из светильников.
Огонь растекся по полу, но созвездие исчезло.
Бэрримор и Маунтмейн разом закричали. По костям Катрионы словно заскребли костяные пальцы. В этом едином вопле было что-то нечеловеческое.
Эдвин поддержал ее.
Поверженный Маунтмейн лежал поперек похожего на гроб ящика, одна из рук мумии обхватывала его грудь. Он испустил последний вздох, и изо рта его вытекла струйка дыма.
Бэрримор, шатаясь, медленно поднялся на ноги. Рубашка на нем была разорвана, на груди зияла огромная кровавая рана.
— Я гибну, друг, — продекламировал он. —
Вам, трепетным и бледным,
Безмолвно созерцающим игру,
Когда б я мог (но смерть, свирепый страж,
Хватает быстро), о, я рассказал бы… —
Но все равно, — Горацио, я гибну;
Ты жив; поведай правду обо мне
Неутоленным.
По мере того как Бэрримор говорил, голос его крепнул. Из раны, пульсируя, лилась не алая кровь, но кровавый свет.
— Это внутри него, — выдохнул Эдвин.
Плоть сомкнулась над светом, и краснота осталась лишь в глазах актера.
— О друг, какое раненое имя,
Скрой тайна все, осталось бы по мне!
Потом Бэрримор перестал играть Гамлета, перестал играть Холмса. Он замер. На месте его раны была гладкая кожа. Катрионе казалось, что она видит слабый свет, словно сердце его пылает. Камень исчез.
Эдвин подобрал кинжал и взглянул на потрясенного мужчину.
Собирается ли он вырезать камень? Как вырезал его Маунтмейн из мумии. Если так, то будет ли камень принадлежать ему — что бы за этим ни последовало, — как принадлежал он мумии?
При этой мысли Эдвин выронил кинжал.
Бэрримор потряс головой, будто вышел на сцену, не выучив слов или забыв свою роль.
Огонь догорал. Эдвин уложил Маунтмейна в гроб, засунув туда его руки и ноги, и накрыл его крышкой, тщательно установив ее на место.
Бэрримор огляделся, на лице его был написан вопрос «где я?».
— Давай уведем его отсюда, — сказала Катриона.
