Из задумчивости его вывел голос Шано.
— Пойдем, они ушли, — сказала Шано.
У могилы действительно уже никого не было. Только одинокая фигурка Сузи стояла на краю ямы.
— Может, подождем? — сказал Мартен, догоняя Шано. — Пусть попрощается…
— Потом попрощается, — буркнула Шано, не сбавляя шага. — Ей сейчас о себе и о дочке думать надо.
Подойдя к могиле, Шано и Мартен все же немного помолчали, глядя на гроб с телом Акила Героно. На его лакированной крышке были видны россыпи земли, которую по горсти бросали родственники и друзья, и эти трогательные комочки вдруг примирили Мартена с Акилом Героно. «Может, я не прав, — подумалось ему. — Может, он всю свою жизнь искупал зло, которое причинил мне? Да и зло ли это? Ведь в конце концов все, что ни случается, случается к лучшему».
— Что теперь? — спросила Шано, стоя на краю могилы.
— Надо открыть гроб и положить на его грудь крест и камень, — тихо ответила Сузи.
Мартен посмотрел вниз.
— Это надо сделать вам, Мартен, — сказала Сузи.
Он вздохнул и, приноровившись, чтобы не наступить на гроб, неловко спустился в яму. Тут было влажно. Мартен невольно поежился. Он не был сентиментален и видел на своем веку не одного покойника, но то, что предстояло, было крайне ему неприятно и даже казалось кощунством. Но сейчас от этого зависела не только его жизнь, но и жизнь девушки, которая могла бы быть его правнучкой, и ее дочери, и еще многих людей, которые даже не подозревали об опасности.
Он завозился, открывая крышку гроба. Комочки, недовольно шурша, скатились на землю.
— Помочь? — деловито спросила Шано сверху.
— Не надо, — Мартен приподнял крышку, с любопытством глянул в пожелтевшее ссохшееся лицо старика. «Господи, что делает с нами время», — подумал он.
Сузи протянула сверху крест.
— Кладите обеими руками, — предупредила она. — Обязательно обеими руками, понятно?
Мартен кивнул и взял крест. Положил крест покойнику на грудь, чуть выше аккуратно сложенных сухих ручек, и разогнулся, чтобы взять булыжник. Не было ни жутко, ни противно, даже страшно не было — Мартен просто выполнял необходимые действия.
— Теперь положите камень на крест и скажите: «Возьми, колдун, кремень, отдай мне мою тень» — три раза скажите, пока держите руки на камне, а камень на кресте.
— Тоже двумя руками за камень держаться? — уточнил Мартен.
— Да, да, обязательно!
И когда он исполнил все, когда были произнесены слова и Мартен выпрямил затекшую спину, вот тогда ему стало по-настоящему страшно: ему показалось вдруг, будто резкий порыв холодного ветра пронесся над ним, над могилой, над всем кладбищем, жиденькие волосы на голове мертвеца колыхнулись, и Мартен резко отшатнулся к земляной стене…
Но ничего не произошло. Мертвец не открыл глаза, не восстал из гроба; наоборот, показалось, что он даже как-то осел в нем, усох за один миг: скулы заострились, глазные яблоки под веками стали более отчетливо выпуклыми, а чинно сложенные руки превратились в куриные лапки, словно мертвый Акил Героно опал сам с себя.
И Мартен не мог бы поручиться, что это ему не показалось, что это не игра света и тени от набежавшего облака.
Мартен сглотнул.
— Все? — задрав голову, спросил он.
— Все, — тихо ответила Сузи.
Дрожащими руками Мартен с облегчением опустил на место крышку гроба, закрыл замки и разогнулся.
Сверху на него смотрели четверо: Сузи, Шано и двое могильщиков.
Могильщики молчали. Их, похоже, не очень интересовало нарушение обычаев и ритуалов — лишь бы хорошо заплатили.
Сузи протянула руку и с помощью могильщиков помогла Мартену выбраться из ямы. Мартен отошел на несколько шагов и сел на скамейку у недалекого надгробия. Ноги его подкашивались, руки мелко дрожали, и вообще он чувствовал себя не самым лучшим образом.
Подошел один из могильщиков, присел рядом, протянул початую бутылку. Мартен хлебнул прямо из горлышка дешевой анисовой водки.
— Старичок-то, верно говорят, колдуном был? — тихо осведомился могильщик.
Мартен кивнул.
— А он, того, беспокоить не будет? — продолжал могильщик.
Мартен пожал плечами.
— У нее спроси, — махнул он в сторону Сузи. — Я не знаю.
Он опустил взгляд и увидел свою тень.
Она и тень могильщика лежали рядом, одинаково вытянутые к открытой могиле, одинаково обрывающиеся возле ее края, одинаково черные, четкие.
Подошла Шано, вынула из его окаменевшей руки бутылку и тоже отхлебнула.
— Вот так и начинаешь верить в чертовщину, — сказала она могильщику.
Тот молча с ней согласился.
Сузи стояла над могилой прадеда и беззвучно шевелила губами. Потом нагнулась, зачерпнула горсть земли и бросила на крышку гроба.
Мартен отвернулся и перевел взгляд на надгробие, у которого сидел.
СЮЗАННА ГЕРОНО
урожд. ЛАГЕРЛИЛИАН
1893–1918
— Боже мой, Сузи, — прошептал Мартен.
Сузи Героно услышала и подошла.
— Двадцать пять лет… — выговорил Мартен, умерла совсем молодой… От чего?
— От испанки, — тихо ответила Сузи.
— От испанки? Что такое — испанка?
— Грипп, инфлюэнца, — объяснила Сузи.
— Боже мой, Сузи… — он обращался не к той, что стояла рядом, а к той, которая стала уже младше своей правнучки.
— Пойдем, — Шано потянула за руку Сузи и кивнула могильщикам.
Те деликатно отошли в сторону; первый что-то тихо шептал второму; второй могильщик молча глядел на предстоящую работу.
— Пойдем, — повторила Шано. — Оставим его одного. Для него только что умерла невеста.
8Вместе они вернулись в квартиру Шано. У дверей подъезда их поджидал Виллем Хорн. Заметив выходящих из машины девушек и Мартена, он жизнерадостно атаковал их:
— О! Где вы пропадали? Я вас целый час дожидаюсь, я тут такую штуку отыскал…
Но Шано пресекла его излияния:
— Утихни, Виллем, а то прогоню к чертовой матери.
Виллем незамедлительно утих. К чертовой матери ему не хотелось, а кроме того, его одолевало любопытство, тем более жгучее, что в компании появился новый симпатичный персонаж. Он догадался, что это и есть правнучка Акила Героно, и понял, что сможет услышать много чего любопытного.
Поэтому Виллем вел себя очень тихо. Тихо — хотя его, вообще-то, не приглашали — поднялся вместе со всеми в лифте, очень тихо вошел в квартиру, вежливо пропустив вперед дам и даже Мартена, а потом беззвучно прикрыл дверь. Молча он сидел в уголке, пока Шано и новый симпатичный персонаж, скупо переговариваясь, накрыли все тот же низенький столик у дивана, а Мартен тем временем стоял на балконе, облокотясь на перила и мрачно глядя куда-то в сторону Фораны. Виллем вел себя так тихо, что о нем почти забыли, и если бы он не напомнил о себе легким покашливанием, Мартен, пожалуй, и не налил бы ему старого больянского, когда они уселись за стол.
