Ему приснился гадкий и страшный сон: Мария и Олег Быстров поочерёдно, сменяя друг друга, жадно, со всхлипами, пьют кровь, хлещущую из сонной артерии молоденькой светловолосой девушки, а потом, небрежно обтерев губы, долго и разнузданно совокупляются…
Неимоверным усилием воли заставив себя проснуться, Ник сел на постели, c силой потряс головой, в темноте нашарил бутылку с виски, стоявшую на полу, жадно припал губами к горлышку и, давясь и обливаясь, допил благородный ячменный напиток до последней капли. После чего небрежно отбросил пустую бутыль в сторону, откинулся на матрас и…увидел перед собой лучистые глаза Анхелины Томпсон.
«Голубые, ясные, задумчивые, огромные, печальные…», – машинально принялся перечислять ошалевший внутренний голос. – « До чего же печальные, Боги мои! До чего же – печальные…».
Девушка выглядела точно так же, как и при их последней встрече в районном отделении милиции, где правил бал подполковник Старко Сергей Андреевич: светловолосая, высокая, очень стройная, длинная юбка по щиколотку, белая блузка с пышным кружевным воротником, приталённый тёмно-синий жакет, отороченный кремово-рыжим мехом. Отсутствовала только крохотная шляпка с тёмной вуалью.
– Как я рад видеть вас, Анхелина! – обрадовался Ник. – Знаете, вам так гораздо лучше – без этой дурацкой вуали…. Извините!
– Ничего, я и сама знаю про это, – мило и загадочно улыбнулась девушка. – Здравствуйте, благородный Ник! Я тоже рада нашей встрече.
– Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте! А что это за чудесный и неземной аромат? Полевое разнотравье с лёгкой, чуть заметной горчинкой полыни, свежесть родниковой воды…. Или же – дождевой? Это что же, это…. Неужели, степь?
– Да, Николай, вы угадали. Или же просто знали – на уровне подсознания? Впрочем, неважно…. Мы сейчас, действительно, находимся в дикой южной степи. В первозданной рассветной дикой степи, где совсем недавно прошёл живительный дождь…. Хотя, свежесть «родниковой воды» – это временно. Чувствуете, как пышет в лицо горячим и спёртым воздухом? Скоро, очень скоро навалится зной – беспощадный, злой, жестокий, не ведающий жалости ко всему живому…. Ладно, оставим всевозможные природные и погодные явления в покое. Я хочу, Ник, дать вам маленькую, совсем крохотную подсказку. Вернее, пищу для неторопливых размышлений и несуетливых раздумий…. Вы как, не против? Очень хорошо! Тогда пройдёмте вон к тому высокому обрыву, полюбуемся на одно очень увлекательное и поучительное действо. Вот вам мощная подзорная труба, чтобы рассмотреть всё происходящее в мельчайших подробностях…
– А вы?
– Что – я?
– Подзорная труба-то одна…
– Ах, это! – неожиданно развеселилась девушка. – Я, мой милый и благородный Ник, не нуждаюсь в мощных оптических приборах. Как, впрочем, и во всех других…. Я, вообще, ни в чём не нуждаюсь. По определению…
Лето, знойное и беспощадное лето. Белёсое бездонное небо над головой, а в небе кружит бесконечная стая иссиня-чёрных ворон, знойный ветер невежливо и надоедливо царапает лицо. И это – только рассвет…. Что же будет дальше?
Два войска – стройными рядами – напряжённо замерли друг напротив друга: обнажённые мечи и сабли, длинные и короткие копья, луки, кольчуги, остроконечные шлемы, нестерпимо блестящие на солнце, разноцветные знамёна, вольготно развевающиеся на ветру.
Два всадника, почти одновременно отделившись от противостоящих воинских рядов, неторопливо и размеренно скачут навстречу друг другу, останавливаются, съехавшись посредине свободного пространства. Оба высокие и широкоплечие, в самом рассвете сил. Один – типичный представитель монголоидной расы, в жилах второго течёт весёлая турецкая кровь.
Турок презрительно и надменно смотрит на знамя, искусно закрепленное за спиной монгола: на тёмно-синем фоне изображён золотой крылатый дракон, изрыгающий нежно-алое пламя.
– Какая наглость, Тимур, думать, будто тебе одному принадлежит весь это прекрасный мир! – брезгливо кривится турок, невежливо тыча толстым указательным пальцем – с массивным золотым перстнем, в оправу которого вставлен огромный, красно-малиновый грубо огранённый рубин – в направлении дракона.
Монгол, многозначительно кивая головой в сторону турецких знамён, невозмутимо отвечает:
– Ещё большая наглость – думать, что тебе принадлежит Луна…
А потом была битва…
Нет, если внимательно проанализировать всё увиденное, то «битва» – весьма слабое, неверное и недостаточно точное определение для этого великого и, однозначно, неординарного События.
Сеча…. Кровавая и Безжалостная Сеча…. Рубка, Вакханалия, Бойня, Адская Преисподняя….
Беспрестанно звенели клинки, встречаясь с булатом других клинков. С глухим хрустом ломались толстые древки копий, пробивающих насквозь тела ненавистных врагов. Тоненько, словно бы жалуясь на что-то вопиюще несправедливое, свистели стрелы, жадно впиваясь в лица противников (стрела – прямо в глаз – обычное дело!), искажённые гримасами лютой ненависти и безграничной злобы. С громким треском лопались прочные стальные кольчуги, разлетаясь на тысячи крохотных полуколец. Кровь, крики, стоны, боль, запах неотвратимо приближающейся смерти….
Тоскливо и бесконечно горестно ржали – о своих сломанных стройных ногах – умирающие лошади. Утробно и страшно ревели раненые верблюды, из чьих горбов, насквозь пробитых десятками стрел и дротиков, хлестали целые фонтаны хрустально-чистой воды. С десяток неуклюжих громадных слонов, на спинах которых восседали невозмутимые желтолицые воины, проследовали куда-то, задумчиво покачивая серыми гигантскими ушами и сметая всё и вся на своём пути…
Кровь, стоны, пикирующая воронья стая, вой, вопли, предсмертные молитвы и причитания, кровь….
В какой-то момент сражения монгольские воины на правом фланге, не выдержав натиска мусульман, дрогнули и обратились в постыдное бегство. Лёгкая турецкая кавалерия, отчаянно и кровожадно визжа, неудержимо устремилась вперёд, настырно преследуя беспорядочно отступавшего противника.
И, вдруг, случилось нечто, чему и однозначного имени нет – на языке человеческом. Неожиданно – прямо из воздуха – возник огромный (как двадцать слонов, вместе взятых), златогривый Дракон, дунул ярко-оранжевым огнём-пламенем, который, впрочем, не причинил наступавшим какого-либо видимого вреда. Но турецкая конница, деморализованная этим событием (чудом, казусом, видением?), сразу же отхлынула на старые рубежи. Подошли свежие монгольские резервы, битва разгорелась с новой безудержной силой…
И только когда сонно-усталое солнце зависло-задремало над далёкой и призрачной линией горизонта, тёмные знамёна, украшенные серебряными полумесяцами, поникли, а потом беспорядочно упали на землю и были безжалостно втоптаны в грязь десятками тысяч лошадиных копыт. Со стороны, где размещались обозы разгромленной турецкой армии, раздались приглушённо-жалобные вопли насилуемых женщин…
