– А с нашей потерпевшей что?
– Это праздный вопрос, или деловой? – спросил Муравьев.
– Допустим деловой.
– Не могу вам сказать.
– Не можете или не хотите? Картину эту вашу вы уже составили?
– Да.
– Так поделитесь.
– Нельзя.
– Почему?
– Картина изменится.
– Нет, капитан, так не пойдёт. Это нелогично. Если картина уже есть, и она близка к правде, как она изменится? Что за вольер Шрёдингера! Это нечестно.
Муравьев немного подумал и сказал:
– От кванта в этом что-то есть, но объяснить я не сумею.
– Или не хотите?
– Вы недооценили мою деликатность, Пиночет.
Она замолчала. Муравьев подозвал официантку и попросил кофе. Сказалось еще одно преимущество ношения роскошного пальто – кофе прибыл почти сразу, и был неплох.
– Кошмар какой-то. Вы женаты, капитан?
– Разведен.
– Дети есть?
– Нет. Сколько вам лет, Пиночет?
– А на сколько я выгляжу?
– На тридцать четыре.
– Не болтайте глупости.
– Люблю смущать женщин.
– Меня такие вопросы нисколько не смущают. Мне двадцать восемь. А вам?
– Тридцать девять.
Оба одновременно отпили из чашек.
Муравьев спросил:
– Вы в живописи разбираетесь?
Пиночет ответила:
– Признаться, не очень. Не вздумайте меня этим попрекать, иначе я решу, что вы женоненавистник. Что мы делаем дальше? В Авдеевку? Или по наводке охранника Лёши?
– Вы поверили Лёше?
– В том, что он говорил, есть доля правды.
– Или желание навести нас на ложный след. Вполне возможно, что он человек, если не Лопухина, то Глезера или Сванидзе. С другой стороны…
Муравьев умолк и задумался. Пиночет подала голос:
– Капитан, я слушаю с возрастающим интересом. Не замирайте так.
– Хмм … Да? Лёша, ну что же Лёша … Лёша производит впечатление человека, находящего удовлетворение в сохранении достоинства. Отвечает за то, что говорит. Странный, но в тоже время серьезный. И не сопротивлялся, когда я его положил на пол. Хотя и здоровенный мужик, мог бы порыпаться для виду. Давайте порассматриваем, что там ваша водолазиха настреляла.
Пиночет вытащила из сумки портативный экран, вставила в него головастика, и пригласила Муравьева жестом передвинуть стул и сесть рядом. Шероховатости, неровности, подводные съемки с прожектором. Оба одновременно сделали глоток кофе.
– А это что такое?
Муравьев показал пальцем на какую-то точку на экране. Пиночет остановила видео, мотнула назад, и увеличила точку. И еще увеличила. Поправила контраст. И на экране начала вырисовываться железяка, похожая на согнутый рельс. И еще раз Пиночет увеличила изображение. И еще раз увеличила.
– Вряд ли, – вслух подумала Пиночет. – Там много всякого валяется. Труп скорее всего отнесло течением.
– Нет так нет, – откликнулся Муравьев, внимательно рассматривая изображение. Вернее, делая вид, что внимательно его рассматривает. – Можно, конечно, предположить, что спасавший не просто перерезал, а размотал и забрал с собой эту самую веревку. Но это вообще кретинизм. Человек задыхается, а он возится с веревкой, потом тащит тонущую под водой пятьсот метров. Так не бывает. Даже если у него с собой два портативных акваланга – все равно не сходится.
Пиночет посмотрела на него мрачновато.
– Согласны? – спросил он.
– В общем, да. Что же это, интуиция вас подводит в этот раз, а, капитан?
– Интуиция не трактор.
Связь в кармане подала сигнал. Муравьев удивился.
– Позвольте, кто это меня беспокоит?
Он посмотрел брезгливо на дисплей, вздохнул, и включил связь.
– Муравьев? – спросило начальство голосом Валентина Ираклиевича.
– Муравьев в командировке, – ответил Муравьев.
– Заткнись. Срочно ко мне, оба. Наломали вы дров. Шкуру спущу.
– А в чем…
– Все узнаешь. Чтобы через пять минут у меня были.
Связь отключилась. Муравьев, нахмурившись, посмотрел на Пиночета.
– Начальство недовольно? – спросила она.
– Да, вами.
– А я-то при чем? Я в ссылке.
– Вы на задании.
– Абсурд, – сказала Пиночет. – Праздные фантазии ведут к упадку экономики. Едем на троллейбусе? А то и пешком?
– Берем таксомотор, – решил Муравьев. – Голос начальника мне не понравился, какую-то гадость замыслил, сука. Нужно поторопиться, пока он себе там не навоображал черт-те чего.
К начальнику они попали не через пять, а через двадцать, минут, с секундами. Полковник, в расстегнутой на груди рубахе, потный, злой, крикнул:
– Дверь прикройте!
Муравьев прикрыл дверь. Пиночет стала усиленно делать вид, что ее ничего не касается, она просто наблюдатель.
– Кого вы повязали в «Мечте»? – рявкнул полковник. – Что это за тип такой? Как звать?
Муравьев, сдерживая улыбку, сказал:
– Знаете, не было времени спросить.
Полковник посмотрел на Пиночета, но, подыгрывая Муравьеву, Пиночет сделала каменное лицо – опять же будто ее ничего не касается, она всего лишь наблюдатель.
– Ты что, с ума своротил, Муравьев? – возмутился полковник. – Задержали человека, не спросив, как его зовут!
– Бывает, полковник. Вы же сами недавно говорили, что я неумёха.
– Ты-то ладно, Муравьев. Но вы? – полковник повернулся к Пиночету.
Пиночет развела руками, и получилось комично – Муравьев едва удержался, чтобы не засмеяться.
– Откуда он взялся, этот ваш задержанный? – спросил полковник.
– Он там охранником работает.
– Никем он не работает! Все охранники в «Мечте» на месте.
Пиночет едва заметно стрельнула глазами в сторону Муравьева.
Муравьев сказал:
– Хорошо, сейчас выясним, кто это.
– Это ты о ком, капитан? – спросил ядовито полковник.
– О задержанном.
– У тебя с ним связь?
– Какая связь? Он в прелиминарии.
– Ну да? – удивился полковник. – А что же это ордынцы из прелиминария прибежали все взъерошенные?
– Ничего не понимаю, полковник. Что стряслось?
– Сбежал твой задержанный. Следует понимать, Муравьев, что уж коль скоро сыщик кого-то задержал, то лишь дальнейшим его удержанием славен он. А если задержал, а хватился – и нету задержанного, то это позор, Муравьев, позор, понимаешь?
– Как это – сбежал?
– Так это.
– Он что – через стены проходит? Окно под потолком, решетка на двери, три жандарма в коридоре.
– Муравьев, – сказал полковник. – Я тебя специально уволю за день до получки. В тебе логика просыпается слишком поздно, говоришь ты исключительно глупости, и надоел ты мне страшно.
– Не понимаю.
– Сбежал задержанный. Понятно? Не делай задумчивый вид, мы здесь не киселем в розницу торгуем! У меня такое впечатление, что ты мне не веришь.
