– Ищем беглеца Лёшу?
– Прямо сейчас?
– Есть зацепка.
– Какая?
– Ключ. Вот.
– Что за ключ?
– Это я у него из кармана вынула, пока допрашивала. Он ничего не заметил.
– Вы уверены?
– Да.
– Это нечестно, Пиночет – грабить добровольных свидетелей. Ладно, Лёша не бриллиант, в торбе за парчой не укроется. С Авдеевкой повременим. Что-то мне захотелось задать приемному отцу Прохановой несколько вопросов в тайне от начальства. Я просмотрел записи наших сопляков, и они меня не убедили. Ну и денек – сплошные приемные дети и родители.
– Поделикатнее, Муравьев.
– Простите, не хотел. Как затмение на меня нашло. Но вы-то не приемная дочь.
– Тем не менее.
– Поедем?
– Вам решать, – отозвалась Пиночет. – Вообще-то меня удивило, что мы начали не с приемного отца. У вас тоже странные методы. А где он живет?
– Где живет? – Муравьев перелистал блокнот. – Где живет поп … там, где растет укроп … У Трех Вокзалов.
– На Каланчёвской, стало быть?
– Каланчёвская не для всех. По соседству живет. В церковь ездит на троллейбусе. Хотя нет; поскольку он поп, наверняка ему приход какой-нибудь завалящий нашответ выделил с одной работающей фарой. Для быстрой личной связи с прихожанами в случае надобности. Ну и просто покуражиться. Это ведь так издревле повелось – ежели есть колеса, обязательно надо все время ездить, даже если не хочется.
Они сели в троллейбус и поехали. В троллейбусе Муравьев сказал:
– Хотел бы я, сударыня, попросить об одном одолжении.
– Слушаю вас, капитан.
– Когда будем говорить с попом, прошу вас не вмешиваться; но если даже вмешаетесь, не упоминайте, пожалуйста, Аниту Чайковскую.
– А других упоминать можно?
– Знаменитого гомосексуалиста какого-нибудь можете упомянуть, или жену какого-нибудь заместителя министра. Исторические личности тоже дела не испортят.
– А почему Чайковскую нельзя?
Муравьев насмешливо посмотрел на нее.
– Мы ведь имеем дело со священником, – сказал он.
– Ну и что?
– В силу своей профессии он общается с большим количеством людей. Человек среднего возраста. Приход в центре Москвы.
– Не понимаю.
– Наверняка представители вашего заведения ему знакомы, и наверняка у него к ним неприязнь. Упомянете – подозрение превратится в уверенность, и он решит, что вовсе не ради спасения его приемной дочери мы к нему пришли, и что интересует нас именно Чайковская, дочь большого человека, а приемная дочь – для виду. Испугается, а то и рассердится.
– Не очень понимаю вашу логику, капитан. Если хотите, я могу на улице подождать.
– Нет, не надо.
– Почему ж? Вы поднимитесь, допросите его, спуститесь.
– Вы пойдете со мной, сударыня.
– Зачем?
– Так будет лучше. О, милая, доверьтесь мне.
Пятиэтажный дом в стиле модерн в переулке у Трех Вокзалов заинтересовал Муравьева необычной планировкой: выполнен он был в виде буквы «Г», а двор получался треугольный из-за того, что если стороны дома – катеты, то чугунная ограда с позолотой на пиках служит гипотенузой.
– Проханов, Проханов, – забормотал Муравьев, ведя пальцем по выполненной под старинную бронзу панели интеркома. – Ё … пустяки! Где же ты, Проханов. А, вот ты где. Нехудо живешь, священник, нехудо.
– Вы антиклерикал? – спросила Пиночет.
– Нет, зачем же, – удивился Муравьев. – Я в юности хотел стать машинистом. Поезда дальнего следования и все такое.
– Попов не любите?
– Обожаю попов.
Он надавил на кнопку интеркома. Вскоре хрипловатый, похожий на заспанный, мужской голос сказал из зарешеченного спикера:
– Да? Кто там?
– Московский уголовный розыск, Петр Алексеевич. Мур-мур-мур. Капитан Муравьев с помощницей.
– Поднимайтесь.
Миниатюрный лифт не работал, и вообще в подъезде было грязно и грустно, и пахло кошачьей мочой. Винтовая лестница парижского типа, с мраморными ступенями и красивыми чугунными перилами, не реабилитировала в глазах капитана состояние подъезда. Муравьев любил чистоту, и его раздражало ее отсутствие там, где оно ничем не было оправдано кроме лени, глупости, жадности, гордости, и лицемерия. А Пиночету лестница, похоже, понравилась, и она с удовольствием прогрохотала по ней своими клогами, и сказала:
– Ых!
Поп открыл дверь. Оказался он человеком лет пятидесяти, тщедушным, с длинными русыми волосами с проседью, щегольской бородкой и щегольскими же усами, с глазами серыми и очень усталыми – он явно давно не спал. Одет он был в мягкие брюки, мягкие ботинки, белоснежную рубашку, и поверх всего – халат из толстого шелка с кистями, цвета каберне.
– Здравствуйте. Я – капитан Муравьев, – представился Муравьев, демонстрируя диптих. Поп перевел глаза с диптиха на капитана и обратно. – Это моя сотрудница.
– Варвара, – неожиданно представилась Пиночет.
– Проханов, Петр Алексеевич, – представился ответно поп, и недоверчиво посмотрел на лацкан роскошного пальто. – Вы ее нашли? Что с ней? Где она?
– Еще нет, Петр Алексеевич. Найдем, не сомневайтесь. У нас к вам вопросы.
Поп сник, затем напрягся, сделал пригласительный жест, и сказал:
– Проходите, пожалуйста.
Высокие потолки и высокие окна. Дощатый пол – не паркет, а просто хорошо отполированные доски – ничем не пахнет, ни пылью, ни гнилью, ни мастикой. Минимум мебели в гостиной; и мебель не стилизованная, и не с претензиями на суперсовременность, а просто нужная – стол, два кресла, диван. Люстра под потолком отсутствует, вместо нее два торшера. Полка с книгами. На стенах несколько репродукций, а может и оригиналов, каких-то пейзажей под девятнадцатый век – а может и в самом деле девятнадцатый век, в русской манере с французскими примесями, больше Шишкин, чем Левитан. Икона только одна, недалеко от окна, скромная. Никаких этажерок, тумбочек, безделушек, занавесей – в общем, никакого барахла.
И белый рояль с открытой крышкой.
– Чаю не желаете? – спросил поп, обращаясь сперва к даме.
Пиночет начала было отказываться, но Муравьев ее опередил:
– Желаем, Петр Алексеевич.
– Мне сказали, что делом моей дочери занимается капитан Фонвизин.
– Нет, – ответил Муравьев. – Фонвизин – тупица и ветропрах. Ему никакие дела нельзя доверять, это абсурд.
Глаза попа опять остановились на роскошном пальто.
– А, да нет, это я так, – Муравьев отвернул лацкан, погладил, и отпустил. – Не обращайте внимания. Жена подарила на день рождения. Я действительно капитан Муравьев, и действительно сыщик. Позвоните и проверьте, если хотите, Петр Алексеевич.
Поп сказал с сомнением:
