– Ладно…
Он с нарочито небрежным видом направился к обрамленной лиственно-колокольчиковым орнаментом арке, которая вела во внутренний коридор.
– Ты бы все-таки избавил его от своего приворота, – шепнула Зинта Эдмару, когда шаги нового гостя затихли. – Стыдобище ведь…
– Э, нет, так интересней.
– Ему надо за девушками ухаживать, а не по тебе, зложителю бессовестному, сохнуть. Вот чего ты хочешь?
– Еще чашку этого божественного шоколада. Или даже две… Матушка Сименда бесподобно его варит.
– Не уводи разговор, ты отлично меня понял!
– Зинта, это ты уводишь разговор с шоколада на непристойности, – он подмигнул ей и почесал мурлыкнувшую Тилибирию за ухом. – Госпожа Сименда уверяет, что у нее нет рецепта, в котором все скрупулезно расписано, каждый раз она добавляет тот или иной ингредиент по вдохновению, и всякий раз ее творение – само совершенство. Не устаю восхищаться…
Нахмурившись, Зинта отошла к окну и стояла там, глядя с высоты второго этажа на сверкающую в лучах полуденного солнца улицу, пока маг не обронил:
– О, наш герой возвращается…
Дирвен вошел в гостиную размашистой походкой, в его сощуренных светло-зеленых глазах билась сердитая обида, кулаки то сжимались, то разжимались, а левая щека была заметно краснее правой.
– Поссорились? – расстроилась лекарка.
– Я перед ней извинился, а она меня ударила, – мальчишеский голос дрогнул. – Ведьма чокнутая!
– Может быть, ты ей нагрубил или брякнул что-нибудь пошлое?
– Да ничего такого не было! – он так и вскинулся в надрывном протесте. – Я же говорю, по-хорошему извинился, а она сначала посмотрела как-то непонятно и вдруг как вмажет, ведьма из дурацкой пустыни…
– Дирвен, что ты ей сказал? – Эдмар, поставив чашку на деревянный подлокотник и поудобнее перехватив разнежившуюся кошку, с ленивой грацией поднялся с кресла.
Увидев недруга, Дирвен невольно отпрянул, потом демонстративно отвернулся. Его плечи напряглись, уши покраснели.
– И правда, что ты сказал Хеледике? – подхватила Зинта. – Может, ты ее как-нибудь не так назвал или допустил еще какую неучтивость?
– Да ничего неучтивого, я извинился серьезно, по-хорошему – ну, так и сказал, что теперь я все-таки могу ее простить, а она…
Эдмар расхохотался.
– Умопомрачительно, – выдавил он сквозь смех, позволив недовольно зашевелившейся Тилибирии спрыгнуть с рук на кресло. – Надо будет взять на заметку, а то вдруг меня тоже заставят перед кем-нибудь извиняться, а я захочу ввернуть утонченную издевку…
– И это называется – ты перед девушкой извинился?! – всплеснула руками Зинта.
– Да! – Дирвен несколько раз хлопнул пушистыми ресницами, по его миловидному лицу растеклось, как вода по блюдцу, недоуменно-оскорбленное выражение. – Я же все правильно сказал… И нечего ржать, не балаган! – последнее он бросил в сторону лекарки, по-прежнему не глядя на Эдмара, после чего еще больше покраснел, так что след от пощечины перестал выделяться, развернулся на каблуках и выскочил вон.
– Какая прелесть, – усмехнулся Тейзург, зажмурившись от удовольствия. – А ты говоришь – сними приворот, пусть за девушками ухаживает… Зинта, и не жалко тебе девушек? Дирвена к ним на пушечный выстрел нельзя подпускать.
– А вот и нет, неправда ваша, господин маг! – раздался от дверей пронзительный голос Табинсы.
Из-за спины у нее выглядывали Глодия и Салинса. Примчались посмотреть, что случилось.
– Вы так полагаете, сударыня? – Эдмар картинно приподнял бровь.
– Полагаю, а то! – пройдя мимо него к окну, она поманила дочерей. – Девки, живо сюда! Ну-ка, гляньте да скажите, кто это там внизу стоит, который с непокрытой головой?
На тротуаре возле крыльца Дирвен что-то рассказывал своим охранникам – наверное, жаловался, а те, наверное, делали вид, что сочувствуют. Он единственный в этой компании был без модного летнего берета с кисточкой, отросшие соломенные вихры золотились на солнце: пусть все видят, что рога больше нет и ни в каких шляпах он не нуждается.
– Это Дирвен Кориц, первый амулетчик Светлейшей Ложи.
– Он овдеец, но из Овдабы сбежал, и еще он воспитанник дядюшки Суно.
– Теперь уже не воспитанник, дядюшка Суно так и сказал – хвала всем богам, что за это сокровище теперь другие кураторы отвечают.
– И еще говорят, что он самый сильный амулетчик не только в Ларвезе, а во всем Сонхи.
Глодия и Салинса замолчали, исчерпав свой запас сведений о Дирвене.
– Эх, вы, дурехи, самого главного не сказали. Учишь вас, учишь… Это, девки, жених!
Те переглянулись.
– Да у него, сказывают, такой нрав, что с ним наплачешься, – надула губы Салинса.
– И денег нет, у него все жалованье забирают в казну Ложи за то, что он разрушил Пергамон, – добавила старшая сестра.
– Ой, дурехи, и впрямь дурехи. Жалованье забирают, да матушке его недурное пособие назначили, чтобы она его направляла в благую сторону, светлейшим магам на пользу. Вот и жену деньгами не обидят, ежели та будет с умом на него влиять да от глупостей удерживать, в Ложе, чай, люди понимающие. А что до нрава, самый тот у него нрав, чтоб его к рукам прибрать. Вы ж у меня девки зубастые! Он хорохорится, а его надо победить: коли оплошаешь, он будет всяко выдрючиваться, а коли ты одержишь верх, будет он у тебя под каблуком, и ты его как следует выдрессируешь, станет как шелковый. Известное дело, для такого оболтуса нужна умная жена с характером. Барышня Хеледика не сказать, что размазня, но, видать, всего того не поняла, а вам, девки, повезло – вас я натаскиваю, вот и слушайте, чему учу.
– Браво, сударыня! – Эдмар слегка поклонился ей. – Отдаю должное вашей проницательности. Я с удовольствием буду наблюдать за вашим экспериментом и готов внести свою лепту: могу порекомендовать для этих двух барышень достойную всяческих похвал наставницу, которая обучит их изящным манерам, тонкостям флирта и светского этикета, кое-каким приемам укрощения партнера, а также постарается привить им хороший вкус. По моему скромному разумению, воланов и бантиков на платьях не должно быть чересчур много… Оплату уроков беру на себя. Что скажете, сударыня?
– Благодарствую, господин Тейзург, кто ж от такого откажется! Городским манерам мы учились вприглядку, в этом деле у нас и впрямь слабина. – Остроглазая женщина с энергичным костистым лицом повернулась к своим дочкам. – Слыхали? Выучитесь всем этим премудростям – настоящими алендийскими дамами станете!
«Пропал ты, Дирвен, – сокрушенно вздохнула про себя Зинта. – Такая была у тебя девушка, да упустил ты ее, как песок сквозь пальцы… И не вернешь теперь этот лунный песок, не твой он больше».
– Так что, девки, первый амулетчик Светлейшей Ложи – в самый раз выгодный жених, нечего носы воротить, и которая из вас его окрутит, та будет молодчина. – Табинса окинула своих девиц взглядом полководца, напутствующего солдат перед боем, и мотнула головой в сторону окна. – Ату его, девки!
Куду, Вабито и Монфу жгли костер из подсохшего плавника. Теперь их было трое: Сохнор, провалившийся в зыбучку с головой, так и остался в своей безвестной прибрежной могиле.
Они вконец обессилели. По берегу рыскали здешние маги, вроде бы кого-то искали. Трое бродяг рассудили, что лучше им на глаза не попадаться, и прятались, используя скрывающие чары. Сейчас преследователи угомонились: то ли поймали кого надо, то ли устремились в погоню по верному следу, но прочесывать местность уже несколько дней как перестали. Очень вовремя, а то бы выжившие ученики Унбарха отправились в серые пределы Акетиса вслед за Тахнором и Сохнором – их бы доконало истощение.
Они все еще чувствовали себя скверно после плена в зыбучке. Неподвижность, невыносимая сковывающая тяжесть, холод, голод и жажда – все это само по себе способно убить, а там еще эти твари, которые вытягивают из тебя воспоминания, словно жилы мотают. Этим хихикающим гадинам, одетым в провонявшие рыбой рваные сети, почему-то больше всего понравились марнейские события, особенно те, которые произошли после победы Унбарха.
Вабито и Монфу снова и снова подневольно вспоминали о том, как они по приказу своего господина пытали Стража Мира, а Куду – как он вместе с остальными магами-учениками на это смотрел. О, если бы твари из зыбучки съедали эти страшные картинки без остатка, освобождая место для благословенной пустоты забвения! Но то, чем они кормились, никуда не исчезало – наоборот, становилось еще отчетливей и ярче, словно этот ужас вытащили из темного чулана на свет и отряхнули от пыли. Монфу, Вабито и Куду были близки к безумию, и если бы не юный маг-предметник, вызволивший их из западни, они бы самое позднее к исходу следующего дня сошли с ума.
Бурый песок, серое море, тускло-белое облачное небо. Чуть в стороне от костра, рядом со скудной кучкой мокрых продолговатых раковин, лежало несколько подсохших корок, надкушенная булочка в сахаристом панцире и огрызок копченой колбасы – остатки трапезы тех, кто занимался здесь поисками. Еда нашлась под наклонно торчащим камнем, откуда ее не смогли вытащить чайки. Награда за перенесенные страдания.
