Вонь была несносная, пол жесткий и неровный, удобно устроиться на нем было невозможно, а стоны больных и умирающих действительно казались ему воплями проклятых душ, терпящих адские муки.
Труднее всего было сносить зловоние и еще ненависть других заключенных. Время от времени, примерно раз в день, стражники приходили, чтобы дать ему воды – но не пищи, – и тогда те люди вокруг него, кто еще не утратил остатки разума, принимались вопить и умолять о глотке воды, проклиная его за везение.
Он старался сберечь хоть что-нибудь для своих товарищей по несчастью, пил как можно больше, делая напоследок огромный глоток. Рядом с ним лежал какой-то человек, и Аземар отыскивал в темноте его рот и вливал в него воду. И эта малая толика давала тому силы, чтобы плакать. Аземар сидел с ним, обнимая, стараясь утешить там, где утешение невозможно.
Между узниками сновали крысы, терзая их во время сна. Ощутив движение по ногам, он приноровился наносить резкий и быстрый удар раньше, чем крыса успевала его укусить.
И не только крысы искали в темноте пищу. Голод и жажда творили с людьми страшное. Темнота Нумеры порождала темноту душ, люди набрасывались на мертвецов и грызли их. Когда приходили стражники с водой и факелами, Аземар видел жуткие картины, как будто сцены, запечатленные на стенах церкви, ожили, чтобы наводить страх на людей. Да, здесь был ад, и люди становились в нем демонами.
Когда та женщина сказала: «Пусть он погниет немного», Аземар подумал, что проведет среди этого ужаса день, неделю. Сколько же дней он уже здесь? Он потерял ощущение времени. Только вода, которую приносили снова и снова, и смерть человека у него на руках означали, что он движется от одного мгновения к другому.
Голод сделался невыносимым, и у Аземара начались галлюцинации. Он был в яме с волками, они сидели и смотрели на него немигающими глазами, желтыми, голубыми, иногда пугающе красными. Один волк, кажется, интересовался им больше остальных. Сначала Аземар принял его за языческого идола – нечто подобное темные крестьяне ставят на полях по осени, чтобы отпугивать злых духов: творение из палок и соломы с репами вместо глаз и с зубами из сосновых шишек. Эта морда смотрела на него очень долго, потом начала превращаться в маску, в которых бродячие артисты разыгрывают свои представления: куски меха, соединенные прутьями.
– Чего тебе от меня надо?
Маска ничего не ответила, лишь продолжала наблюдать за ним, выступая из жидкой темноты, как утопленник выпирает из черной воды.
– Чего тебе надо?
Невыносимый голод пожирал сознание Аземара. Он должен поесть. Он должен поесть!
– Ты волк.
От этих слов он вздрогнул. Тьма была непроницаема. Слова были сказаны на языке скандинавов. Это уже не галлюцинация, рядом с ним кто-то живой и настоящий.
– Я человек.
– Ты был человеком. Волк глядит твоими глазами, я уже видел раньше этот взгляд, и надеялся никогда больше его не увидеть.
– Во мне нет волка.
– Тогда зачем ты держишь мертвое тело?
Аземар пошарил в темноте руками. Человек, на котором он лежал, стал совсем холодным.
Аземар зарыдал.
– Я не выживу здесь.
– Ты выживешь, Фенрисульфр[18]. Ты переживешь богов.
– Я слышу угрозу в твоем голосе. Ты пришел убить меня?
– Нет. Судьба, тебе предназначенная, мне не позволит. Я не могу найти воду, не могу найти способ убить тебя.
– Какую воду? Какая мне предначертана судьба?
– Стать моим убийцей.
– Кто ты такой?
– Я – это ты.
Что-то блеснуло, как будто лунный свет заиграл на воде. Аземар заморгал, потер глаза, заставляя себя смотреть. Что это так светится? Человек! Рядом стоял высокий мужчина, высокий мужчина с бледной кожей и копной ярко-рыжих волос. Никакого источника света, кроме его тела, не было. Перед Аземаром, явно не подозревая о видении у себя за спиной, сидел на корточках кто-то еще.
Аземар всмотрелся в человека на корточках. На него смотрело его собственное лицо, только видавшее виды и гораздо худее, чем был он, когда попал в эту темницу.
– Уходи как можно дальше от этого места, – произнес его двойник, – и никогда не возвращайся сюда, как бы сильно тебя ни тянуло.
– Убей меня прямо здесь, – попросил Аземар. – Убей меня!
– Я не могу.
– Почему?
Двойник набросился на Аземара, положил руку ему на грудь, чтобы понять в темноте, где его тело, нашарил его шею. Очень сильные пальцы сжали горло Аземара, однако он не боялся смерти. В этом месте, лежа в собственных испражнениях, искусанный крысами и блохами, с ободранной о жесткий пол кожей, на грани безумия, он был бы рад смерти. Однако она не пришла.
Незнакомец с бледным телом, светящимся в темноте, успокаивающе взмахнул рукой, и пальцы отпустили горло Аземара. Его противник упал назад и сел. Он озирался по сторонам безнадежно, словно слепой. Аземар понимал, что его двойник ничего не видит, несмотря на светящуюся фигуру у него за спиной. А потом он исчез, поглощенный темнотой.
Светящийся человек приблизился к Аземару и заключил его в объятия.
– Кто ты такой? Ангел?
– Нет. Я из тех, кто был раньше.
– Значит, дьявол?
– Дьяволов выдумали люди. Ведь кто такой дьявол, если не ангел, которого люди не одобряют?
– Которого не одобряет Бог. Создатель всего сущего сбросил плохих ангелов с небес, они упали в ад и сделались дьяволами.
Странный человек засмеялся.
– Тогда я дьявол. Но кто тогда ты? Отец всего сущего содрогается, слыша твое имя.
– Это богохульство.
– Это правда, Фенрисульфр.
Аземар знал этот миф. У Локи был сын волк, он вырос таким большим и сильным, что боги обманом схватили и связали его, и он ждет последнего дня, когда разорвет свои путы и пожрет богов. Подобные истории рассказывал Аземару отец – хотя он вполне искренне верил в Христа, легенды его предков были по-прежнему дороги ему. Аземар был близок с отцом. Они обязательно встретятся на небесах.
– Я уже скоро буду рядом с отцом, – проговорил он вслух, – с отцом небесным и со своим земным отцом.
– Я здесь.
– Ты не мой отец.
– Я твой отец и твоя мать.
И вдруг он все понял: слова зашелестели в голове, видения замелькали в сознании. Он был приемышем. Все его братья были рослые и светловолосые, а он – маленький и темный. Они шутили, что мать во время беременности ела слишком много франкской еды, вот он и родился похожим на франка. Только его мать никогда не была им беременна. Видение предстало перед ним: женщина с обожженным лицом прижимает к груди младенца. Его брат – мальчик, которого он называл братом, – лежит в доме совсем больной, готовый скорее отправиться на тот свет, чем в путешествие к новой жизни, в Нейстрию. Женщина с обожженным лицом у двери. Она обещает вылечить мальчика, однако за это придется заплатить: они должны взять в семью ее ребенка и воспитать как своего. Его мать, любившая младшего сына больше всех остальных вместе взятых, сейчас же согласилась. Ее сын поправился, и, поскольку Аземар принес им такую удачу, прибыв в Нейстрию, они постарались пристроить его в монастырь.
– Кем я должен был стать? – спросил Аземар.
– Сынок, тебе предстоят великие дела. Ты должен испить из источника.
– Какого источника?
– Из источника, за глоток из которого мертвый бог отдал свой глаз. Видение за видение, зрение за зрение ради глотка мудрости из источника в центре земли.
– И что скажут мне его воды?
– Этого я не знаю. Знаю только, что ты должен пойти туда, и тогда у нас будет хотя бы шанс избавиться от старого ненавистника.
– Кого?
– Старого Гримнира, повешенного бога, безумного короля Глапсвида, повелителя мертвецов, Одина.
– Я… – Аземару казалось, будто голова его прижата камнем, внутри него разрасталась какая-то тяжесть. Имена Одина приводили его в бешенство, он ненавидел его сильнее, чем слуга Христа может ненавидеть языческого бога. И он не понимал почему. Он рычал и плевался, вскрикивал. И умирающие узники Нумеры вокруг него как будто вторили ему, завывая, сыпля проклятиями и умоляя об освобождении.
Аземар посмотрел в глаза человека, обнимавшего его, в глаза этого бледного, светящегося и прекрасного существа, которое называло его сыном.
– Отец?
– Да…
– Спаси меня, – попросил Аземар.
– Ты такое чудо среди ужаса, Фенрисульфр, я не нужен для твоего спасения. Но послушай, прежде чем ты сможешь пить из источника, ты должен поесть.
Кровь закапала с пальцев странного человека, Аземар лизнул ее, затем укусил руку. Кожа лопнула, и кровь закапала сильнее. И все это время удивительный светящийся человек обнимал Аземара и пел – песня была о любовниках, угодивших в историю, которую рассказывает бог, чтобы ублажить судьбу.
Эта песня пьянила Аземара, переполняла его восторгом, но не была ли то песнь крови, которая призывала его глотать еще и еще? Он сам вцепился пальцами в живот светящегося человека, разорвал его, вытянул кишки, вырвал печень, скользкую, влажную печень, которую жевал и глотал с наслаждением.
