– Почему ты купил именно этот дом? – спросила я Сэма, прикасаясь к колоколу.
– Потому что ты его захотела. – Сэм не понимал, к чему я это спрашиваю. – А я всегда старался сделать так, как ты хочешь. Твоя довольная улыбка обворожительна.
– Я захотела особняк с часовней на территории? – Я действительно не понимала и пока не принимала свой выбор.
– Тебе понравился сам дом, львы у входа, сад, пруд, а часовня всегда была здесь, ты словно не замечала её. Если хочешь, то мы снесём её. – Сэм был решителен в своих словах.
– Нет. Конечно, нет. Я просто не понимаю. Это иррационально для меня. – Я коснулась колоколов ещё раз. – Раз она меня не раздражает и не вызывает отвращение и дискомфорт, то пусть себе стоит. Тем более это не первая часовня, в которую мы входим. Ну да ладно, она даже придаёт нашему жилищу некий колорит, и мне нравится её архитектурное исполнение, а уж я, как некто другой, люблю и ценю ласкающие глаз объекты.
Весь вечер мы провели в гостиной, наслаждаясь виртуозной игрой Сэма на рояле, а затем просто сидели на диване всю ночь, смотря ночной канал по телевизору. Под утро я вдруг вспомнила о фотографиях со свадебного путешествия и европейского приключения, которые нам так и не посчастливилось ещё посмотреть. Почти две с половиной тысячи отснятых фото нас ожидали после утреннего приёма пищи. Обычная еда доставляла мне гораздо больше радости после того, как я полностью приняла сама себя, и действительно заглушала естественный внутренний голод. Возможно, еда была так мне по душе, потому что её готовили мои мальчики, или они просто хорошо с этим справлялись. Но после завтрака мы довольные, сытые, счастливые и томящиеся в предвкушении сидели на полу перед камином и рассматривали свои фотографии.
– Смотрите, какие у вас довольные физиономии возле «Анхойзер-Буш». Прямо светитесь от счастья. – Я передала фото парням, и мы закатились от смеха, оценивая довольные круглые рожицы.
– А это мы с тобой обнимаемся на фоне винтовой лестницы в Лоретто Шапел. – Майкл довольно протянул фото Сэму, который скорчил в ответ ему гримасу, изображая ревность, которой уже и в помине не было.
– Смотрите, какой классный снимок получился на фоне Большого Каньона. – Эрик любил свободу и природу с её необузданностью, так же, в принципе, как и я.
– А это фото стоит всей нашей поездки! Вот ради чего только стоило ехать! Надо повесить его на видное место. – Сэм протянул мне фотографию, где Майкл и Эрик, заворожённо открыв рот, смотрят черно-белую комедию на площадке автомобильного кинотеатра.
Затем была куча профессиональных фотографий со свадебной церемонии в Долине Огня. Мы на фоне причудливых холмов и пещер, озаряемые красным багрянцем. Самыми забавными среди пёстрого многообразия были снимки Эрика, распластавшегося у подножья Безумного Холма и меня, стоящей у фонтана в Лас-Вегасе, неестественно выпучив глазки. Фото Майкла с горящими глазами в казино и Эрика, забирающего его выигрыш, пряча в трусы, надолго выбили нас из равновесия, став источником неистового хохота. Майкл, с улыбкой на лице моющий ноги в Тихом океане, и мы вчетвером на фоне прославленных букв «Голливуд» привнесли в атмосферу небольшую нотку грусти, свидетельствуя о завершении чудного путешествия.
Мне вспомнилась одна из наших редких ночлежек на территории штата Нью-Мексико, когда мы переполненные эмоциями от всего увиденного решили ими поделиться. Как же удивительно было прикоснуться к многовековой истории индейского поселения Таос-Пуэбло с его красно-коричневыми многоэтажными глинобитными домиками, насладиться белоснежными песками пустыни Уайт-Сэндз и погрузиться в рукотворные архитектурные изваяния национального исторического парка «Чако». Но самое главное заключалось не в этом, а в том, что среди уникальной природы, уже не такой равнинной и ещё не такой гористой, чувствуешь, что живёшь. Далёкая от идеальности природа сама даёт тебе подсказки устроенности мира и направляет к воссозданию гармонии с ней и с самим собой. Здесь даже обычное ночное звёздное небо приобретает неземную окраску.
Воспоминания от путешествия по «Главной улице Америки» занимают в моей душе совершенно особое место. Здесь много свершилось впервые. Первая поездка, свадьба, семья, словно паутиной, оплетаются воспоминаниями, обретая особое свечение и значимость. Здесь мы как никогда и нигде были счастливы и беззаботны, и ничто не омрачало нам бренность существования.
Фотографии же, привезённые с европейского турне, имели совсем иную природу. Мы на них были какие-то серьёзные, осознанные, будто отыскавшие наконец-то давно потерянную истину. Мы будто выросли или прозрели за это короткое время.
Я, стоящая в вестибюле Пелеша, словно участвующая во всех мифологических, библейских и исторических сценах, источала серьёзность и мудрость прозрения и была воплощением Артемиды и Немезиды в одном лице. Наша четвёрка с разведёнными в стороны руками, стоящая на краю отвесного утёса, на котором уверенно зиждется замок Дракулы, выглядела как группа романтиков, исполнивших свою самую сокровенную мечту. Куча фотографий, где мы позировали среди диковин Капитолия, Пантеона и Ватикана, напоминала мне дневник путешественника с запечатлёнными остановками, но среди них были и довольно впечатляющие. Такие как снимок моей персоны, обнимающей Капитолийскую волчицу, и наше общее фото, которое запечатлело нашу четвёрку гордо стоящую на коленях возле беломраморного готического чуда с именем Миланский собор, сразу выделялись из многочисленной пёстрой массы удивительных фото.
Множество фотографий было посвящено свободолюбивой Каталонии и просто поражало своей разнородностью. Эрик, запечатлённый на фоне тринадцати белоснежных гусей в соборе Святого Креста и Святой Евлалии, выглядел так, словно его поймали за каким-то непристойным делом. Он в образе человека был для гусей, словно чужой, хотя и понимал их без слов. Ничем не выказывая свою сущность, Эрик наблюдал за ними будто сквозь щель, чем и создавал ощущение недозволенности. Зато его довольная мордашка в замке Сан-Мигель во время импровизированного рыцарского ужина была ничуть не менее радостной, чем у Майкла и Сэма. С трудом можно было представить, сколько радости было запечатлено на наших лицах, изображённых на фото в театральном доме Дали или при исполнении хороводной сарданы. Но всё же самыми особенными фото были те, которые сделаны нами в монастыре Монсеррат. Причудливо выпирающие скалы были чудесным фоном для наших воодушевлённых позирований, а подписи на обратной стороне фотографий просто напрочь выбивали из колеи, заставляя смеяться без остановки: «Эрик на Брюхе епископа», «Лили и Лошадь Бернарда» или «Семейка Томпсон между Мумией и Хоботом слона». Я была просто потрясена тем, что Майкл как-то сумел сделать моё фото в момент прикосновения к «Чёрной Мадонне». Серьёзный проникновенный взгляд и раскрытые, вероятно, от тяжёлого дыхания губы демонстрировали всю значимость этого момента для моей персоны. Я крепко держала фото, разглядывая каждый сантиметр изображения, и пыталась отыскать какие-либо подсказки, которые бы мне объяснили странность всего там происходящего. Чересчур невероятно и необъяснимо для меня выглядело данное происшествие. И не могу точно сказать, чего бы хотела я больше: понять его или совсем забыть. Хотя мне проще было принять второе, но я редко в своей жизни шла лёгким путём, а скорее всего, никогда и не сворачивала на эту дорожку.
Оценивая внушительную стопку фотографий из Каталонии, можно было бы отдать лавру лидерства этой чудесной обособленной области, но, как ни крути, самой большой всё же оказалась кучка фото, посвящённая Парижу и Англии.
Я, Сэм и мы вместе со всеми на фоне завораживающего «Сердца Парижа», гуляющие по его укромным коридорам и ярусам среди потрясающих душу фресок и величественных Гаргулий. Эйфелева башня, Лувр, Елисейские поля и, конечно, Версаль не могли не быть запечатлены вперемешку с нашими довольными лицами и восхищёнными от удивления взглядами. Кто бы мог раньше подумать, что мы такие романтики и меланхолики. Что мы сможем с таким душевным трепетом восхищаться всем, что тревожит нашу уязвимую душу, но вместе с тем и дарит волнующие минутки успокоения и умиротворения. Где-то на фото мы грустные и погруженные в свои думы как в Нотр-Дам де Пари, а где-то наоборот весёлые и счастливые как Эрик и Майкл в шапочках эльфов в ресторане Эйфелевой башни в канун Рождества.
Нет сомнений, что Париж и Франция – это определённо самый романтический и волнующий этап нашей европейской вылазки, а Англия – исключительно драматический и меланхоличный её период.
Тауэр с его эшафотом и унылая я, сидящая и болтающая ногами с моста, словно возвращали нас после Парижа с небес на землю. Много снимков посвящено нашему присутствию в храме тамплиеров, доме мадам Тюссо и площади у Биг-Бена. Помпезность Букингемского дворца и прогулки по Вестминстерскому аббатству также были отражены во всём своём великолепии в наших курортных снимках. Очень много фотографий сделано на юге Англии, запечатлевших уникальную природу соседства буйного и смирного, цветущего и безжизненного. Были также фото моего бывшего дома и сыгравшего определяющую роль в моей жизни сарая, но большинство фотографий, как ни странно, были свободны и непринуждённы. Парни, кидающие камушки-лягушки в воды пролива, и мы, лежавшие на зелёных лугах среди скопища овец или бегущие через цветущие сады, совершенно никоим образом не выдавали своей неестественной природы, как будто являясь частью этого мира.
