– Она предала меня?
– Твой отец грозился сжечь монастырь, если кто-нибудь не скажет ему, куда вы бежали.
– Она могла бы солгать.
– Она еще совсем девочка, – возразил Аземар. – Она считает, что лгать грешно.
– Убийца – это сущие пустяки по сравнению с тем, что нам приходится переживать здесь, – сказал Луис. – Кроме того, дворец прекрасно охраняется. А герцог наверняка отправил кого-нибудь из туповатых северян.
– Почему ты так уверен?
– Герцог во многом человек современный, однако когда дело касается войны, он предпочитает полагаться на своих сородичей. Разве не так?
– Так. – Беатрис сжала руку Луиса. – А ты знаешь, сколько человек он послал?
Аземар сделал еще один глоток воды. Он вспомнил, как мало ее было в Нумере. Воспоминания всколыхнулись в нем: странный человек, который хотел убить его, бледная фигура рядом с ним, от которой исходило утешение и нега, и еще мясо, мясо, которое он ел в том месте, куда не заглядывает Бог. Он содрогнулся и произнес:
– Не знаю.
Ему не хотелось объяснять, почему именно он оказался в Константинополе. На него накатила волна слабости, как будто накануне он сильно перебрал с выпивкой. От сказанной лжи во рту у Аземара пересохло, и он выпил еще воды.
– Значит, ты приехал один?
– Я отправился, как только узнал, что герцог ищет вас.
Аземар отставил чашку и снова опустился на кровать. Зачем же он лжет? Ведь это та самая возможность, о которой он мечтал – предостеречь друга. Он мог бы назвать имя Може, описать его, сообщить о нем дворцовой страже, но он ничего этого не сделал. Почему?
Потому что викинга, скорее всего, тоже схватили и бросили в Нумеру или убили. Такие воины, как он, без боя не сдаются, вероятно, единственный способ совладать с ним – убить его. Аземару не хотелось волновать друга или же вызвать ненужные расспросы.
Беатрис подошла к постели.
– Ты когда-нибудь бывал при дворе герцога? – спросила она.
– Ни разу, госпожа. Почти всю свою жизнь я провел в монастыре и окрестных полях.
Аземар говорил чистую правду, но собственные мысли ужасали его. Он знает ее. Да, знает, только знает не по этому миру, а по своим снам, по кошмарам, посещавшим его в Нумере.
– Я уверена, что знаю тебя, – сказала она.
– Я видел тебя, когда ты проезжала мимо, – сказал он, – но только издали. Ты не смогла бы запомнить меня. – Он старался не смотреть ей в глаза.
– Ты узнаёшь меня?
– Ты была слишком далеко. Я запомнил твои волосы, но не лицо.
Луис тронул Беатрис за руку.
– Давай не будем волновать Аземара. Он проделал такой долгий путь, он так пострадал из-за нас.
Аземар закрыл глаза. Ему не хотелось видеть ее лицо. Он знал, кто она – девушка из его снов, которая говорила, что любит, всегда любила его. Это она та девушка из полей, за которой он бежал во сне, лежа в монашеской келье, та, которую он помнил, хотя воспоминания эти были ему неприятны. С этими воспоминаниями он родился, он нес их в себе всю жизнь.
Необходимо подождать, пока в голове прояснится, пока он поймет, что же происходило с ним в Нумере. Он убивал, он ел то, что ни один христианин не стал бы есть, и вот теперь у него в мозгу пылает пожар.
Послышался стук в дверь.
– Квестор занят, исполняет работу для начальника священных покоев, – произнес слуга, давая понять пришедшим, что они невовремя.
Но дверь все равно распахнулась. Вошел капитан почтовой службы, а с ним трое воинов.
Луис протянул руку к небольшому ножу на блюде с холодным мясом.
– Квестор, – проговорил офицер, – тебе придется пойти с нами.
– Куда и зачем?
– Черное колдовство в самом священном месте. Какой-то демон ворвался в собор Божественной Мудрости.
– Что за демон?
– Он оставил после себя пять сотен мертвецов, – сказал офицер. – Кажется, твои старания защитить жителей нашего города привели к совершенно обратному результату. Тебе придется дать объяснения, квестор, так что на твоем месте я бы сейчас поспешил в собор.
– Присматривай за Аземаром, – сказал Луис Беатрис. – Если захочешь выйти, возьми евнуха.
Повернувшись спиной к посетителям, он взял с блюда нож и засунул за пояс. Затем взял плащ и вышел из комнаты.
Глава тридцать третья
Пробуждение
Змееглаз открыл глаза, не понимая, где он. Он оказался в комнате с пятью кроватями, две из которых были заняты. На одной лежал толстяк, неподвижно замерший с примочкой на лбу, на второй – молодой человек лет шестнадцати, с шиной на ноге, приподнятой на подушках. Молодой человек что-то писал на пергаменте, разложенном перед ним на маленьком столике, который стоял прямо на кровати. Еще на столике стояла свеча, единственный источник света в комнате.
Молодой человек улыбнулся Змееглазу.
– Наконец-то ты очнулся. Слава богу, теперь у меня будет компания.
Змееглаз пошарил по груди, отыскивая амулет. Только крест. Странные ощущения, пережитые им в соборе, теперь поутихли, однако их отголосок по-прежнему разносился по сознанию.
На него нахлынули воспоминания. Он был в саду с девушкой. Там горели светильники, а потом светильники погасли. Что же случилось? Он жив. Но вот герой ли он? Он убил столько людей – да, теперь он вспомнил, – и это значит, что теперь он настоящий герой.
– Где я?
– В больнице при церкви Божественной Мудрости. Ты единственный выживший после случившегося там вечером кошмара. Точнее, единственный выживший в приличной одежде, как я понимаю. Они не стали бы рисковать и спасать тех, кто не сможет потом заплатить.
Змееглазу вспомнилась одна история. Та самая, которую он рассказал у лагерного костра по просьбе путника и получил от него в награду отличную шкуру. Теперь он не помнил подробностей, помнил только конец.
Есть три женщины, норны, они сидят под мировым древом, прядут судьбы, и даже боги обязаны склоняться перед ними. Женщины требуют Рагнарёк, они требуют смерти богов. Поэтому О́дин – сведущий в искусстве магии – показывает им смерть богов, снова и снова разыгрывая финальную битву здесь, на земле, разыгрывая в человеческом теле и заставляя волка тоже обретать человеческую плоть. Это обряд, но обряд, творимый отцом богов, его подношение судьбе, которое отдаляет неизбежный финал. Когда ритуал не удастся, а однажды он не удастся, тогда Рагнарёк случится на самом деле, опустятся сумерки богов, и старые боги, эти древние дикари, умрут.
Змееглаз захихикал, словно пьяный. Эти древние дикари умрут. Легенда снова зазвучала в голове. «Есть три женщины, норны…»
Он старался остановить поток слов, сосредоточиться на мысли, куда он попал и что здесь делает, но слова продолжали барабанить по сознанию, словно капли дождя по палатке. И вот – наконец-то! – появились руны, соткались из света свечи, эти знаки, громыхающие, словно пустые телеги, воющие как ветер, сияющие как солнце, ревущие как быки и прорастающие как семя.
– Где мой меч?
– Я не знаю. Мне показалось, с тебя пока хватит…
– Я хочу получить обратно свой меч!
– Ну, ладно. Только я не знаю, где он. Лучше спросить санитаров. И, пожалуйста, больше ко мне не обращайся, совершенно ясно, что ты гораздо ниже меня по происхождению.
– Не шумите, – взмолился толстяк с примочкой на лбу. – Я умираю от потрясения, вызванного черным небом, меня нельзя пугать и тревожить.
Змееглаз фыркнул и широко заулыбался, когда руны засияли и загудели. Они привели его к стене в темной пещере его сознания. Жизни людей были похожи на маленькие трепещущие огоньки свечей. Он почти увидел их воочию, настолько ясно он представлял их себе. Змееглаз внимательно всмотрелся в них, и теплые огоньки заполнили все его мысли. А потом он захотел, чтобы они больше не горели. Он захотел, чтобы они погасли. Они погасли, и люди умолкли.
«Боги, строя свои планы…» В этой легенде были и другие слова, они возились в голове, словно крысы, попавшие в ловушку.
Он встал, голова кружилась, хотя голода он не испытывал. Он оглядел свою одежду. На нем был длинный балахон из простой некрашеной материи, какие носят византийцы. Сапоги стояли рядом с кроватью. Он натянул их и вышел из комнаты, оставив за спиной мертвые тела.
Он вошел в просторное помещение под сводчатым потолком, где люди лежали повсюду, и на кроватях, и на тюфяках на полу. Эта палата явно была для тех, кто рангом пониже, не то что комната, из которой он вышел.
У него под ногами была мозаичная картина: женщина натягивает лук, а у нее над головой висит лунный серп.
«Он предлагает жертву судьбе».
Врач, невысокий человечек с бородой на греческий манер, подошел к Змееглазу. На нем был такой же точно балахон, только темно-синего цвета.
– Ты очнулся.
– Где мой меч?
– Твой меч цел.
– Я хочу забрать его.
– Мне кажется, тебе стоит немного отдохнуть. Давно ты пришел в себя?
– Где мой меч?
Змееглаз вцепился в балахон доктора, смяв ткань на груди.
– Ты еще нездоров, тебе нельзя уходить, – сказал доктор.
