Куфа лениво потягивалась под ночными облаками, поблескивали в звездном свете изразцовые купола мечетей и зеркальца прудов. Безмятежное дыхание десятков тысяч людей поднималось к небу.
В черноте ночи сидевшие на крышах люди не видели призрачного ястреба и беззаботно передавали по кругу чашки с едой, веселились и обнимались с женщинами.
Описав последний круг над источающим миазмы ужаса и трупной гнили дворцом, птица развернулась и полетела обратно – к лагерю.
…Светильник чадил.
* * *Утро
Из прогоревшей лампы торчал черный хвостик фитилька. Стеклянный носик почернел от копоти.
Сквозь затянутую плотным шелком обрешетку пробивалось яркое солнце. На красно-бело-зеленом ковре блестела цепочка медальона. Яшмовый барс лежал на боку, глаза с глубоко высверленными, внимательными зрачками смотрели в пустоту.
– Сейид?..
Почтительный шепот от полога.
Тарег медленно взял медальон в ладонь, покачал зеленую полированную фигурку. И завернул в приготовленный платок.
Оглянувшись, увидел блестящую от пота бритую голову Элбега.
Джунгар стукнулся лбом о ковры, быстро прополз вперед и доложил:
– Из Куфы послов прислали, сейид… Тебя ждем. Они с условиями сдаваться решили, и условия те, кобенясь, не разглашают и желают лично тебе огласить, сыны ослов, грязные от помета…
Тарег поднялся на ноги.
Боязливо, на полусогнутых, слуги подбежали с частями доспеха.
Нерегиль наклонился и продел руки и голову в кожаный, звенящий бляхами оплечий кафтан.
– Двое купцов, жирных таких, сейид… Много денег предлагают, откупиться хотят… Семьсот тысяч дирхам – ха!
Элбег скалил ровные белые зубы под длинными усами.
Тарег склонил голову, вдеваясь в широкий латный нагрудник.
Джунгар почесал за ухом и добавил:
– Клянутся, что ихний самозваный халифный имам из города уже выехал, и выдать его они не могут, хотя бы и хотели сильно. Но господин Меаморя в один голос с Абу аль-Хайром говорят, что Аривара со своим отрядом на имама охотились прицельно, ибо разжились туфлями того человека и издалека его чуяли. Котяры… прощенья прошу, сумеречники, кого-то, конечно, на требуху порвали на северном тракте, но то был точно не предводитель мятежников. Туфлю они долго вертели и на нее колдовали, и божатся, что предводитель зайядитов все еще в Куфе. Хотя… – Элбег почесал за другим ухом, – а может, сейид, это не та туфля? Но Абу аль-Хайр клянется девяноста девятью именами Всевышнего, что его агенты оплошать не могли, ибо все они тайные сунниты и местную ересь ненавидят люто…
Нерегиль развел руки в стороны: слуги зашнуровывали наручи.
Встрепенувшись, Элбег поднял грязный палец:
– О чего еще вспомнил! До костров доплелся один из защитников дворца. Говорит, приняли за мертвого, потом пересидел в арыке. Глаз камнем выбило, лекарь его перевязывает. Лепешку, что мы ему дали, как волк, кусал. Рассказывал, что недели за две до погромов зайядиты зашевелились, к патрульным на улицах стали подходить, деньги совать, еду всякую, вино.
Зазвякали чеканные пластины пояса: пыхтя и потея от страха, слуга застегивал пряжку в виде оскаленной морды тигра. Тарег посмотрел в лицо Элбегу, тот резво продолжил:
– В глаза, рассказывал, эдак умильно заглядывали и приговаривали: вы ж, когда мы суннитов резать пойдем, ничего делать не будете, правда?
Нерегиль не отводил взгляда. Повернув ладони вверх, ждал, когда наденут перчатки.
– Сам он наверху стоял, но говорит, что из гвардейцев никто не выбрался. Все, сказал, при штурме полегли. Все до единого.
Тарег согнул пару раз пальцы, чтобы перчатка села по руке.
– Мальчишку мы нашли там, где ты и сказал, сейид. Подползший на коленях слуга подал меч с перевязью.
Битые черные ножны диковато смотрелись рядом с широким нагрудным ремнем роскошного тиснения. Звякнув бляхами, перевязь легла через плечо, невольник благоговейно поправил ремень на спине.
Нечаянно потревожив рукавом Митаму – тигр очнулся от дремы, поворчал и тут же уснул обратно – слуга снял со стойки шлем с белым султаном и длинным наносником.
Тарег взял его под руку и двинулся к выходу. Элбег быстро выпятился, освобождая дорогу.
В мире яви мальчик из мертвого сада оказался выше и грязнее. Он дрожал, как мокрая собака, и таращился широко раскрытыми, ничего не понимающими глазами. И не падал только потому, что его держали за плечи два здоровенных бритых джунгара. Один ковырялся в зубах, другой зубоскалил над конюхом. Конюх пятерней отбивался от Гюлькара: жеребцу взбрело в голову укусить человека за щеку. Конь скалил зубы и пускал по трензелю слюни, мотая башкой и пихая языком мундштук.
Когда откинулся полог и показался Тарег, все разом стихло – только глупая скотина продолжила задирать губы и утробно фыркать. Обмерший конюх с силой дернул за узду, жеребец длинно выдохнул и гоготнул недовольно.
Элбег принял шлем, нерегиль забросил себя в седло. И с высоты коня – тот разом присмирел, хоть и недобро прижал уши, – подбирая поводья, поглядел на мальчика. Тот вздрогнул, вскинул в ответ глаза – и не отвел взгляда. Несколько мгновений человек и сумеречник, похоже, говорили: по лицам бежали тени мыслей.
Мальчишка вдруг прищурился, закусил губу и кивнул. Прислушивавшийся к нездешнему разговору Элбег очень серьезно кивнул в ответ и тихо приказал:
– Берись за поводья.
Опасливо покосившись на жеребца, мальчик повиновался. Конь остался стоять смирно, только копытом стукнул.
Скрипнув кожей и зазвенев оплечьями, Тарег нагнулся и принял из рук Элбега шлем.
– Пропустите! Да пропустите же меня! Я – начальник тайной стражи! Пропустите меня!
Сквозь оцепление у шатра нерегиля пытался прорваться человек в сером халате.
Элбег сплюнул под ноги и небрежно кивнул: дайте пройти этому чудику.
Абу аль-Хайр подбежал и натолкнулся на стену из двух панцирных джунгар. Бочком застряв между ними, вытягивая шею, он быстро заговорил:
– Господин нерегиль! Посольство из Куфы! Они готовы сдать город на очень хороших условиях!
Пожав плечами, Элбег махнул рукой: убрать, мол.
Равнодушный к крикам Абу аль-Хайра Тарег смотрел поверх голов в сторону золотящегося под солнцем города. Огромные серо-желтые стены уходили в небо, на шестах трепались зеленые знамена зайядитов. Парные, похожие на перевернутые амфоры купола Пятничной мечети горели нестерпимо яркой лазурью. Высоко над городом посверкивал высоченный золотой купол дворца наместника.
Вазир барида продолжал что-то кричать и отбиваться от цепких волокущих рук. Тарег поднял шлем и неспешно надел его на голову. Лицо скрылось под защитной маской и наносником. Тонкие волосы белого султана тут же растрепал ветер.
Конь и нерегиль двинулись вперед. Напряженный, натянутый, как струна, мальчишка шел, высоко подняв голову, и судорожно сжимал грязные пальцы на поводьях.
– Господин нерегиль! Господин нерегиль! Вы должны меня выслушать! У меня сведения! Ворота укреплены! Все ворота города завалены землей и валунами, сооружен деревянный настил! Удары катапульт ничего не дадут! Стены Куфы в отличном состоянии, двенадцать локтей ширины по всему периметру! Двенадцать локтей камня! Приняв условия сдачи, мы сохраним войско! Господин нерегиль!
С каким-то отчаянным усилием Абу аль-Хайр вывернулся из джунгарской хватки и бросился к Тарегу:
– Господин нерегиль!
Он вцепился одной рукой в поводья, а другой – в железную скобу стремени. На задранном лице читались растерянность и тревога. Тарег подтянул поводья, Гюлькар встал.
– Они собрали ополчение числом…
Маска шлема развернулась, и Абу аль-Хайр посмотрел в закрытое железом лицо. Заглянул в узкие прорези для глаз, встретился взглядом с нерегилем. Сглотнув, смешался, посмотрел на свою руку на поводе коня, разжал пальцы. Задрожав, отпустил стремя.
– Отойди, землепашец, – фыркнул Элбег и оттолкнул Абу аль-Хайра в руки к воинам.
Послы ожидали перед строем конников. Куфанцев принесли в здоровенных паланкинах с парусящими занавесами и толстыми резными столбиками из сандалового дерева. Уважаемых людей такой толщины конь бы не выдержал – к каждым носилкам полагалось по восемь здоровых зинджей. Спины рабов лоснились от пота, купцы обильно текли из-под тюрбанов. Послам не предложили сесть на молитвенные коврики, конные ряды джунгар молча и неправдоподобно ровно стояли перед ними. Вертя головами, куфанцы, пользуясь случаем, вставали на цыпочки и пытались разглядеть осадные машины. Мачты манджаников обычно торчали над любым строем, но тут их что-то не было видно.
Звучно хлопали и бились в утреннем воздухе знамена. Хвосты тугов взлетали и пушились под мощными порывами ветра. Время шло. Купцы чесали под тюрбанами, переминаясь с ноги на ногу.
С лязгом и резкими криками команды строй принялся расступаться. В открывшемся широком проходе показался серый поджарый конь, несущий всадника в простом кожаном панцире и шлеме с белым султаном. Завидев оборванного, с черными ногами и всклокоченными волосами гулямчонка при поводе, послы недоуменно переглянулись.
