Конь захрапел и ударил копытом о землю.
А Обальд захохотал и двинулся прямо на пегаса, словно провоцируя того на удар. Пегас прижал уши и напрягся.
— Вероятно, надо было тебя съесть, — произнес Обальд, приближаясь к животному и глядя ему прямо в глаза, отчего пегас нервничал. — Да, я уверен, мясо у тебя нежное и сочное.
Король орков задержал взгляд на пегасе еще на несколько секунд, затем отвернулся и рассмеялся, и все орки поспешили подхватить его смех.
Восстановив таким образом пошатнувшийся, как он считал, авторитет среди соплеменников, Обальд снова повернулся к пегасу. И снова вспомнил Цинку. Орк еще громче рассмеялся: в глазах коня он увидел те же напряжение и ярость. Они были такими же дикими.
Нет, не такими же, внезапно понял Обальд, и его смех резко оборвался. Бешенство в глазах Цинки было порождено страстью и экстазом, а безумие крылатой лошади родилось… Из страха?
Нет, не из страха. Это открытие потрясло Обальда. Не из страха. Это не дикое животное, только что пойманное и никогда не знавшее всадника. На этом коне ездили долгие годы. Эльфы, любой из которых физически слабее орка, без малейших усилий управлялись с пегасами. Вряд ли эльф смог бы удержаться на спине крылатого жеребца, если бы он не пожелал его носить.
Яростное сопротивление коня было вызвано не страхом, а чистой, неистовой ненавистью.
— Ах, умная тварь, — мягко сказал Обальд, и пегас прянул ушами так, словно понял каждое слово. — Ты хранишь верность своему хозяину и ненавидишь меня, его убийцу. И ты никогда мне не покоришься, не так ли? — Король орков прищурился, пристально разглядывая пегаса. — Ты не так умен, как тебе кажется, — сообщил Обальд животному. — А я очень упрям. И я стану твоим хозяином.
Орк фыркнул и снова представил, каково на вкус мясо пегаса.
Подошли орки-укротители, взяли крылатую лошадь под уздцы, а назначенный конюшим орк спросил Обальда:
— Ты еще будешь скакать сегодня, наш бог?
Услышав этот нелепый титул, Обальд хмыкнул и покачал головой:
— На сегодня достаточно.
Один из орков стал грубо стреноживать пегаса.
— Не трогай его! — приказал он, и орки окаменели. — С этого дня обращайтесь с конем вежливо, с должным уважением.
Орки, похоже, утратили дар речи и вылупили глаза на своего повелителя.
— Найди новых укротителей! — рявкнул Обальд конюшему. — Теперь только ласка. Никаких побоев!
Произнося эти слова, Обальд понял свою ошибку — не стоило отвлекать внимание подчиненных. Пегас неожиданно рванулся, разметав по сторонам пару орков, затем лягнул того, кто пытался его стреножить, прямо в лоб. Орк отлетел и скорчился на земле, жалобно воя.
Остальные кинулись к животному с плетками и арканами, но Обальд остановил их властным окриком:
— Довольно!
Король перевел взгляд с пегаса на конюшего.
— Каждая царапина, которую я замечу на шкуре этого коня, отразится на твоей собственной шкуре. — пообещал он.
И когда конюший попятился, дрожа, Обальд понял, что дело сделано. Одарив еще раз презрительным взглядом извивающегося в пыли дурака, король орков удалился.
* * *
Удивления на лице часового — статного, крепко сбитого, пятнадцати футов ростом снежного великана — было не меньше, чем у спутников Обальда (пронзительный голос протестующей Цинки Шринрил заглушал всех остальных) при известии, что Обальд собирается нанести визит Герти Орельсдоттр в одиночестве. Сомнений во взаимной неприязни между Герти и Обальдом ни у кого не было. В их последней стычке Обальд поверг великаншу наземь, ошеломив и разгневав ее.
Король вскинул голову и смотрел прямо перед собой — он не надел даже магического шлема, который смастерили для него шаманы. Повсюду возвышались гиганты, и рост короля орков не мог сравниться даже с длиной их мечей. Стоило Обальду приблизиться к входу в огромную пещеру, занятую Герти под временную резиденцию, как великаны-охранники выстроились вдоль главного прохода. Два ряда скалящих зубы, внушительных самцов уставились на него сверху вниз. А стоило ему миновать очередную пару, как великаны разворачивались и шли следом, отрезая все пути к отступлению.
Меч Обальда покоился в ножнах у него за спиной, сам он старался высоко держать подбородок и шагал с самоуверенной усмешкой на губах. Он знал, что физически уступает здесь любому, но знал также, что физическая сила — не главное условие для победы.
Когда его глаза приспособились к резкой смене освещения, он обнаружил, что долго ждать встречи не придется. Герти Орельсдоттр стояла у задней стены, взирая на Обальда со смешанным выражением подозрительности и презрения.
— Кажется, ты где-то забыл свою свиту, король Обальд, — произнесла она, и в ее голосе Обальд уловил нотки угрозы.
Он постарался уверить себя, что сейчас она не предпримет против него никаких мер. Он победил ее в одной схватке, чем посрамил великаншу, но позор Герти среди ее народа будет куда больше, если она отомстит сейчас, напустив на него своих громил. Конечно, Обальд не был таким уж знатоком снежных великанов — его опыт общения с ними был весьма ограничен, — но он знал их как истинных воинов, уважающих определенный кодекс чести.
При словах Герти присутствующие великаны стали перешептываться.
— Я говорю за все мои тысячи, — ответил король орков. — Как хозяйка Орельсдоттр говорит за всех снежных великанов Хребта Мира.
Герти выпрямилась и прищурила свои огромные синие глаза — цвет их казался еще насыщеннее из-за голубоватого оттенка кожи великанши.
— Тогда говори, король Обальд. У меня много дел и мало времени, чтобы его тратить впустую.
Обальд позволил себе расслабиться, приняв свободную позу, надеясь, что выглядит непринужденно. Из долетавшего до него бормотания он понял, что взял верный тон.
— Мы достигла великой победы, хозяйка Орельсдоттр. Мы взяли Север.
— Наши враги едва ли успели подняться против нас, — заметила Герти.
Обальд согласно кивнул.
— Прошу, не умаляй наших достижений, — сказал он. — Мы заперли оба выхода из Мифрил Халла. Несм почти разрушен. Сарбрин охраняется. Сейчас не время разрывать наш союз… — Он умолк и медленно повернул голову так, чтобы заглянуть в глаза каждому великану в пещере.
— Хозяйка Орельсдоттр, я говорю от имени орков. Десятков тысяч орков. — Он сделал ударение на цифре. — Ты говоришь за великанов. Давай обсудим все наедине.
Герти встала в позу, которую Обальд не раз уже видел прежде, упрямую и задумчивую одновременно. Одну руку она опустила на свое бедро и повернулась — достаточно, чтобы ее стройные ноги мелькнули в разрезе белого платья, а губы скривились — то ли насмешливо, то ли зло.
