— Скандал?
— Ну да, вы же знаете, ради чего на самом деле все собрались?
— Из-за принца.
— Вот, именно, из-за принца, — вздохнул он.
— А что такое?
— Просто он исчез посреди бала, и его уже больше часа никто не видел. А так больше ничего особенного не произошло.
— Что же с ним случилось?
— Официальная версия состоит в том, что ему нездоровится, — сказал он с неловким смехом.
Она широко улыбнулась.
— Ну, раз вы смеетесь, то, значит, знаете, что произошло на самом деле?
Он нервно рассмеялся.
— О! Уж я-то точно знаю!
— Он сбежал?
Он закивал головой, прикусив губу, чтобы еще раз не рассмеяться
— И не один? С кем-то еще? Это девушка?
Она задумалась.
— А, поняла! Это не дочь бургомистра и не племянница графа Тильзена. И вообще ни одна из возможных претенденток.
Он закивал еще более энергично, но уже без веселости.
— Так он влюбился? И поэтому официальная версия — что он болен?
Этого вопроса он не ожидал. Даже немного опешил, замер на несколько секунд, глядя в сторону:
— Не знаю. Наверно. Наверно, да.
Потом он перевел взгляд на нее, и быстро ответил:
— Да. Так и есть. Вы угадали.
Но она, как будто не заметила этого его замешательства.
— Да, действительно нехорошо. Представляю, как все будут рассержены, когда это вскроется. И девушку жалко. Возомнила о себе, небось, невесть что, да и доверилась зачем-то этому негодяю.
Он вздохнул. И только, чтобы не думать о ее правоте, предложил первое, что пришло ему в голову.
— Хотите подняться на башню? Оттуда открывается хороший вид, и может быть, вы покажете, где вы живете.
— Да, разумеется!
Они прошли обратно мимо окон аванцзалы, вернулись в жилые комнаты, и по пути задержались в оружейной палате, где он показывал ей выставленные средневековые и псевдосредневековые рыцарские латы. Потом они вышли по барочной галерее, украшенной гобеленами, к старинному донжону и стали подниматься по винтовой лестнице, периодически останавливаясь и выглядывая в прорубленные в старинной каменной кладке окна.
За время подъема она раскраснелась, но кажется, совсем не устала. На обзорную площадку она вышла разгоряченной, сияющей и удивительно прекрасной в свете закатного неба. Восхищенно вздохнув, но все так же счастливо улыбаясь, она деловито огляделась по сторонам, как бы проверяя, все ли на месте. А потом, по очереди указывая пальцем на горные вершины, начала выкрикивать их имена:
— Кёнигшпиц! Грауберг! Бергштуль! Хиршхорн! Санкта Анна!..
— Фалькенкопф! Ротберг! — подхватил он. — Санкт Эммерам! Драйшвестерн! Глаттшпиц! Хексендах!
Потом они, смеясь, еще раз обвели пальцами вершины по кругу и выкрикнули одновременно: "Оберау!"
Детская считалка для заучивания образующих горизонт горных пиков. Ей, наверное, несколько сотен лет, и здесь ее знают все, к какому бы социальному слою они ни принадлежали. Неожиданно он нашел ответ на вопрос, который беспрестанно мучил его в Вене: что такое родина? Это те люди, которые знают те же детские считалки, что и ты, — и дети которых будут знать те же считалки, которые в детстве произносили их деды. И еще — солнце, садящееся за Кёнигшпиц!
Потом они стояли рядом, провожая взглядом последние лучи уходящего на покой светила. Вечерние сумерки окутывали их с головы до ног, как синее дырявое одеяло. Облака клочьями ваты висели то тут, то там. Небо медленно меняло цвет. Наступал такой час, когда следует говорить тихим голосом и только о самом главном.
— У меня много было в жизни разочарований, — начал он. — Не каких-то ужасающих прозрений, а таких простых, банальных, какие рано или поздно бывают у всех — в любви, в собственных способностях, в науках, в окружающих тебя с детства людях… Но знаете, какое из них было самое печальное?
Он повернулся к ней, облокотившись о каменный парапет. Она снова посерьезнела и внимательно смотрела на него своими огромными серыми глазами.
— Когда я вдруг понял, что Нидерау не существует. И никогда не существовало.
Услышав первую фразу, она нахмурилась, а когда он произнес вторую, глаза ее раскрылись так широко, что он даже немного испугался.
— То есть как "не существует"? Что вы хотите этим сказать?
Ее реакция смутила его, он совершенно не был готов к какому-то кокетству с ее стороны. Не могла же она, в самом деле, думать, что он считает ее принцессой вымышленной страны.
— Могу вас уверить, — произнес он с некоторой досадой, — что я обстоятельно изучил этот вопрос. Я даже написал в Вене небольшую работу под названием "Миф о Нидерау". Этой страны не существует, ее выдумали поэты-романтики, а до них — Нитгард, когда ему надо было объяснить название княжества Оберау.
Но дело, как оказалось, было не в этом. Не дослушав его, она подбежала к противоположному парапету и, указав рукой на простирающуюся внизу черноту леса, воскликнула:
— Да вот же оно!
— Нидерау? Тут внизу? — переспросил он.
— Ну, конечно! Я выросла в этом лесу, я знаю там каждую тропинку, каждое болото, каждое изменение рельефа. Так что не вздумайте спорить со мной.
Он подошел к ней и тоже посмотрел вниз.
— Вот смотрите, — продолжала она. — Сейчас уже темнеет, но все равно кое-что еще видно. Вот видите эту линию у подошвы гор справа, где земля резко понижается. И слева точно такая же — вон там! Это старое русло реки. Точнее, не русло, а то пространство, которое вымывала вода, когда менялось русло или когда река разливалась по весне. Потом река прорезала себе более глубокое русло, и образовались эти террасы. Это и есть Оберау — бывшая верхняя пойма, где сейчас пашут, сеют, выращивают виноград, сажают деревья и пасут скот. Именно здесь стали селиться люди, когда они пришли в долину. А теперь посмотрите на лес, видите слева и справа линии, где земля снова резко понижается? Это берега бывшей нижней поймы — Нидерау. Теперь река снова пробила себе новое русло, но в лесу еще встречаются небольшие озерца, и заболоченные участки на месте прежних стариц. Так вот там, в этих лесах и болотах никто никогда не жил, кроме тех, кто не хотел или не мог жить с остальными людьми. Потому про ведьм и говорили, что они из Нидерау. Поэтому туда и ушли прежние жители долины, когда их вытеснили люди, занявшие верхние земли. И жена Унды потому и названа королевой Нидерау, что она была из тех, из местных, которые не захотели жить с пришельцами. Унда и полюбил ее за это, за ее независимый характер! Потому что он сам был смелым и независимым! Только подумайте, целое племя привел за собой через перевалы, а сейчас перебраться по ним — это целая история.
