Финтан выгребал из печи уголек для своей трубки.
— Да? — сказал он, разгибаясь.
— Здравствуйте, — сказал Фингалл вместо обычного «Ха!». Каким-то третьим чутьем он почувствовал, что его обычное приветствие сюда не идет. — Я вот что, — Фингалл стащил с головы свой шотландский берет с пришпиленным к нему чертополохом. — Почему вы не хотите взять меня в ученики?
Финтан глубоко затянулся.
— А я разве высказывался на эту тему?
— Вы же сами сказали, что у меня, вроде того, редкий дар говорить с камнями. Неужели вы не видите, что у меня здорово получается? Вы же на днях видели меня в деле. Я умею разговаривать с камнями!.. Почему вы отворачиваетесь от меня? Что вам еще нужно? Чтобы я приполз на коленях со всеми этими валлийскими штучками, поклонами, «дорогой учитель», туда-сюда…?
— Ошибаетесь, — медленно сказал Финтан. — Это не вы умеете разговаривать с камнями, это камни умеют разговаривать с вами. Видите ли, камни, из которых сложено здание школы, — это отесанные камни. Они давно сосуществуют с человеком. Вам не показалось странным, что они говорят с вами о моде, о погоде, о людских делах, о недавних событиях? Эти камни приспосабливались к вам, Фингалл. Вспомните, о чем вы говорили с ними. Разве нормальный камень станет об этом говорить?
Оскорбленный шотландец издал какой-то свистящий звук от негодования и настоял на том, чтобы этот разговор был, в таком случае, продолжен за пределами школы. Финтан, кряхтя, поднялся, накинул рыбацкий плащ и, опираясь на палку, отвел МакКольма на берег реки Аск. Некоторое время он шел вдоль русла Аска по змеиным пригоркам. За ним, то и дело отдирая подол килта от шиповника, мрачно ломился через кустарник МакКольм. Финтан, чертыхаясь, преодолел гребень небольшой дюны, тыкая палкой туда и сюда, пока наконец не указал МакКольму на поросший мхом синеватый валун с отбитым острым краем.
— Пять минут вам на то, чтобы выяснить, как был отбит этот край.
Финтан положил руки на камень. Он не чувствовал ничего.
— Я не могу, — сказал он. — Он… он молчит.
— Правильно, — сказал Финтан. — Этот камень не разговаривал с людьми десятки тысяч лет. Это необработанный камень. Чтобы говорить с ним, вы должны сами до некоторой степени стать камнем. Детали жизни людей в целом для него — блошиная возня. Возраст геологических пластов, история земной коры, тектонические сдвиги, — вот о чем удается побеседовать с обычным диким камнем, МакКольм. Последние три недели вы занимались светской болтовней.
Финтан тяжело повернулся и двинулся обратно в школу, не глядя больше на МакКольма.
— Черт! — закричал МакКольм. — Да я плевать хотел!.. Очень мне нужны ваши неотесанные камни!.. Да я вообще всю жизнь хотел заниматься… заниматься, — он подыскивал что-нибудь порезче и пообиднее для Финтана, — английским языком!..
Брякнув это, он сам призадумался, но слово не воробей.
* * *
Мак Кархи принес на приметы времени свежую газету. Держа ее двумя пальцами на отлете, он осторожным отстраняющим жестом запретил кому бы то ни было к ней прикасаться.
— Итак, это газета, — обреченно сказал он. — О сущности этого предмета мне хотелось бы порассуждать вместе с вами.
Многие знали, что такое газета, но постарались абстрагироваться от этого знания и взглянуть на проблему непредвзято. Гвидион, происходя из неописуемой глуши, честно ничего не знал.
— Упаковочный материал? — спросил Лливарх, который сидел поближе и видел, что газета шуршит и мнется.
— Повнимательней, Лливарх. Вы видите, как я держу ее? Вы думаете, почему я не даю ее вам в руки? Она пачкается свинцовой краской. Ваше предположение отпадает. Ну, смелее — какие еще есть мысли?
Все сунулись посмотреть объект поближе и обнаружили, что поверхность газеты сплошь покрыта каким-то текстом.
— Здесь что-то написано! — раздались голоса.
— Наконец вы ухватили самую суть, — похвалил Мак Кархи. — Газета — это печатное издание. Думаю, больше всего я удивлю вас, если скажу, что газета издается ежедневно, причем за исключением заголовка — видите, «Дэйли Телеграф» готическими буквами, — весь остальной текст газеты от одного издания к другому меняется полностью.
Гвидион с некоторым трудом представил себе сагу «Смерть Кухулина», содержание которой при каждом следующем переиздании меняется от первого до последнего слова. Из типографии выходит множество разных версий смерти Кухулина, объединенных только заглавием. Потом он представил себе, что такие переиздания осуществляются ежедневно, и проникся чувством собственной незначительности.
— Но… как это может быть? — спросил он. — Люди, которые этим занимаются, гениальны?
— Отнюдь, — сказал Мак Кархи. — Просто это не художественная литература. Это вообще не вымысел. В газетах помещают безыскусный рассказ о реальных событиях, — он оборвал на полуслове, вчитываясь в шапку на первой полосе, и глаза его уперлись в одну точку.
Пауза серьезно затянулась. Мак Кархи слегка побледнел, встал и вышел, не дав никаких объяснений.
Через час, благодаря тому, что Ллевелис немножко подслушал под дверью, вся школа знала, что началась Третья Мировая война.
— Скоро шарахнет, — озабоченно говорил Мерлин за дверью. — У нас считанные дни, и потом — вечность. То есть мне-то уже давно пора. Я ничего не говорю. Других вот жалко. Когда там истекает этот мораторий… меморандум…?
— Ультиматум, — поправил Мак Кархи. — Через неделю. Нужно распускать студентов по домам.
— Безусловно. И объясните всем как следует, что происходит, а то я тут немножко подзапутался… в политическом раскладе. Впрочем, это не так уж важно. Вот эту часть, про параметры ядерных боеголовок, лучше выпустите. Нечего детишек раньше времени пугать. Вот когда предстанут перед Страшным Судом, тогда и испугаются… перспектив. Но не раньше.
— А почему бы профессору Курои не спрятать их в прошлом? Они бы там как-нибудь устроились: писцами, белошвейками, — встрепенулся Мак Кархи.
— Страшный Суд — это вам не цунами, Оуэн, — ворчливо сказал Мерлин. — Он прекращает сразу все времена. Идите давайте… к ученикам. Впрочем, нет, погодите: идите в город и разузнайте что-нибудь. Я пойду найду этого чинушу… Эванса.
Через пятнадцать минут Мерлин обнаружил на одной из узких улочек Кармартена встрепанного советника Эванса, который согласился с ним на бегу, что да, он всегда знал, что именно Ближний Восток послужит детонатором, что он с огромным удовольствием эвакуировался бы куда-нибудь сам и эвакуировал бы туда весь город, но некуда, и извинился, сославшись на то, что у него сумасшедшее количество дел в связи с последними событиями. Мак Кархи, вернувшись с автобусной станции, деловито сообщил, что там настоящее столпотворение, флаги Уэльса, люди взвинчены, и негде упасть не только яблоку, но и поддавшему Тэффи-ап-Шону, который уже наклюкался в честь дней былой славы Уэльса, по его собственным словам.
