Пошел легкий снег. Колонна начала свой путь на юг вдоль королевского тракта, вытянувшись длинной линией фургонов вдоль полей, ручьев и лесистых склонов. Ее сопровождали дюжина копейщиков и такое же количество конных лучников. Последние несколько поездок в Кротовый Городок были омрачены небольшими неприятностями — толкотней и тычками, негромко произносимыми проклятиями, множеством угрюмых взглядов. Боуэн Марш полагал, что лучше не рисковать, и хотя бы в этом они с Джоном были заодно.
Лорд-стюард возглавлял колонну. Джон ехал в нескольких ярдах позади рядом со Скорбным Эддом Толлеттом. В полумиле к югу от Черного Замка Эдд подогнал свою лошадь поближе к Джону:
— Милорд, посмотрите туда. На холме — большой пьяница.
Пьяницей оказался ясень, искривленный столетиями ветров. Теперь у него было лицо. Темный рот, сломанная ветка вместо носа, два глубоко вырезанных в стволе глаза, смотрящих на север по королевскому тракту в сторону замка и Стены.
Одичалые все-таки принесли с собой своих богов. Джон не удивлялся. Люди не расстаются с богами так просто. Торжественное представление, устроенное леди Мелисандрой за Стеной, вдруг стало казаться пустым балаганом.
— Он немного похож на тебя, Эдд, — сказал он, пытаясь свести все к шутке.
— Да, милорд. У меня из носу не растут листья, но в остальном… Леди Мелисандру это не порадует.
— Не думаю, что она это увидит. Проследи, чтобы никто ей не сболтнул.
— Но она видит вещи в пламени.
— Дым и пепел.
— И горящих людей. Скорее всего, меня. С листьями, растущими из носа. Я всегда боялся сгореть, но надеялся, что сначала умру.
Джон еще раз обернулся на лик, гадая, кто его вырезал. Он расставил посты вокруг Кротового Городка, чтобы держать своих ворон подальше от одичалых женщин, а заодно чтобы вольный народ не устраивал набеги на южные земли. Кто бы ни оставил изображение на ясене, он явно смог проскользнуть мимо часовых. И если это удалось одному, то удастся и другим. Я мог бы снова удвоить охрану, мрачно подумал он. И растратить впустую силы вдвое большего количества людей вместо того, чтобы отправить их на патрулирование Стены.
Фургоны продолжали свой медленный путь на юг по замерзшей грязи через летящий снег. Через милю им повстречалось второе лицо, вырезанное в росшем у покрытого льдом ручья каштане — глаза дерева смотрели на старый мост.
— Вдвое больше проблем, — объявил Скорбный Эдд.
На высохшем каштане не было листвы, но его голая темная крона не пустовала. На низкой ветке, нависающей над ручьем, съежился ворон, взъерошив от холода перья. Заметив Джона, он расправил крылья и громко каркнул. Стоило протянуть ладонь и свистнуть, как большая черная птица слетела вниз с криком: “Зерно, зерно, зерно”.
— Зерно — для вольного народа, — сказал ему Джон. — Не для тебя, — он подумал, не придется ли им всем начать есть воронов еще до наступления зимы.
Джон не сомневался, что братья в фургонах тоже заметили лицо. Они ничего не сказали, но любой, у кого были глаза, понял послание. Джон как-то слышал от Манса-Налетчика, что большинство из коленопреклоненных подобны овцам. “Стадо овец может пасти собака, — говорил Король-За-Стеной, — а вольный народ… некоторые — сумеречные коты, а другие — камни. Первые пойдут куда захотят и порвут ваших собак на части. Вторые не двинутся с места, пока их не пнешь". Но ни сумеречные коты, ни камни, похоже, не собирались бросать богов, которым они поклонялись всю жизнь, чтобы склониться перед тем, кого они едва знают.
Чуть севернее Кротового Городка они наткнулись на третьего стража, вырезанного в огромном дубе, отмечающем границу деревни. Его глубокие глаза уставились на королевский тракт. Это лицо не назовешь дружелюбным, подумал Джон Сноу. У лиц, которые Первые Люди и Дети Леса веками вырезали в чардревах, часто был суровый или свирепый облик, но этот большой дуб выглядел особенно злым, как будто он собирался вытащить из земли корни и с ревом броситься за ними. Раны дерева такие же свежие, как и раны людей, вырезавших лик.
Значительная часть Кротового Городка скрывалась под землей, защищенная от холода и снега, поэтому он всегда казался меньше, чем являлся на самом деле. Сейчас это было особенно заметно. Магнар Теннов сжег пустую деревню, когда проходил мимо, чтобы атаковать Черный Замок, и теперь на поверхности были видны лишь груды почерневших балок и старых обожженных камней… Но внизу, под промерзшей землей, все еще сохранились своды, туннели и глубокие подвалы, в которых и нашли убежище люди вольного народа — они теснились в темноте, как кроты, в честь которых деревня получила свое имя.
Фургоны выстроились полумесяцем перед тем, что когда-то было деревенской кузницей. Поблизости стайка раскрасневшихся детей строила крепость из снега, но все они разбежались при виде братьев в черных плащах, исчезая в той или иной норе. Вскоре из-под земли стали выбираться взрослые. Их сопровождало зловоние: запах немытых тел и одежды, испачканной дерьмом и мочой. Джон заметил, как один из его людей сморщил нос и сказал что-то соседнему. Какую-то шутку про запах свободы, предположил он. Слишком многие братья шутили насчет зловония дикарей в Кротовом Городке.
Невежественные свиньи, подумал Джон. Вольные люди ничем не отличались от людей Ночного Дозора: некоторые были чистыми, некоторые — грязными, но большинство из них были иногда чистыми, а иногда — грязными. Эта вонь — неизбежный запах тысячи человек, зажатых в подвалах и тоннелях, вырытых с расчетом не более, чем на сотню.
Одичалые следовали установленному порядку. Они молча выстраивались в шеренги позади фургонов. На каждого мужчину приходились три женщины, многие — с детьми, бледными тощими созданиями, хватающимися за юбки. Джон видел, что младенцев очень мало. Младенцы погибли во время похода, понял он, а пережившие сражение умирали в королевском загоне.
Воинам повезло больше. Три сотни человек подходящего для службы возраста, как заявил Джастин Масси на совете. Лорд Харвуд Фелл пересчитал их. Будут еще и копьеносицы. Пятьдесят, шестьдесят, может, сотня. Джон знал, что Фелл считал и раненых. Он видел пару десятков — мужчины на грубых костылях, с пустыми рукавами и недостающими кистями, мужчины с одним глазом или с половиной лица, был даже безногий человек, которого несли двое товарищей. У всех серые лица, все измождены. Сломанные люди, думал Джон. Мертвяки — не единственные безжизненные существа.
Однако не все воины были сломаны. Полдюжины Теннов в броне из бронзовых пластин сгрудились у входа в один из тоннелей, мрачно поглядывая вокруг и не предпринимая попыток присоединиться к другим. В развалинах старой деревенской кузницы Джон заметил лысого верзилу, в котором признал Халлека, брата Хармы Собачьей Головы. Но свиней Хармы больше не было. Съедены, тут нет сомнений. Те двое в шкурах были Рогоногими, настолько же свирепыми, насколько и тощими, босиком даже на снегу. Среди этих овец еще есть волки.
