«И убил своего друга».
«Это моя боль».
«Я постараюсь разделить ее с тобой».
Слезы застилают тебе глаза.
«Да что он может разделить?! Разве он знает, каким замечательным парнем был Боллари?! О каких потрясающих вещах он мечтал?! Каким был смелым, благородным, добрым?! И все сожрала эта проклятая старая крыса в мантии Великого магистра!»
«Прости, Кертелин… — В твоей голове вновь звучит голос государя, и ты с внезапным ужасом понимаешь, что он это слышал. — Прости меня за то, что я не знал этого замечательного парня… и ты прав, я ничего не могу разделить с тобой. Увы. Это была лишь дань вежливости… или, может быть, попытка утешения, не более… прости. А что касается «крысы в мантии»… приходи завтра! Обязательно приходи!»
Ты почти не слушаешь, о чем еще говорят Владыка Зари с Великим магистром. Улучив момент, ты просишь позволения уйти. У тебя сегодня был тяжелый день. Ты государя от злоумышленника спасал. Тебя отпускают с выражениями всяческого восторга.
— Я позабочусь, чтобы ваш несравненный подвиг в самом выгодном свете дошел до вашего начальства, господин Кертелин, — кланяется Великий магистр. А глаза у него — как две петли, загляни — и узнаешь, что жить тебе осталось самую малость. — Столь выдающийся подвиг, да еще и в самом начале служебной карьеры, должен быть соответствующим образом отмечен.
— Я сам об этом позабочусь, — улыбается Владыка Зари. А его взгляд повторяет: «Приходи».
Ты выбираешься из дворца и сталкиваешься с Эргаретом.
— А ты тут откуда? — вырывается у тебя.
— Пришел проводить тебя мимо охраны, — отвечает он.
И провожает. В тот трактир, где вы с ним в прошлый раз пили.
— Тисаф я предупредил, — говорит Эргарет, заказывая два здоровенных кувшина вина.
— О чем? — удивляешься ты.
— О том, что ее парень явится в расстроенных чувствах и пьяный, — говорит Эргарет.
— Так ты знаешь, что произошло во дворце?!
— Цепь вызова, если ее особым образом настроить, дает такую возможность. Я видел далеко не все, но…
— Понятно.
А Эргарет наливает тебе полный бокал.
— До дна, — командует он.
Ты пьешь, плачешь и рассказываешь. О том, каким замечательным парнем когда-то был Боллари и какая сволочь Великий магистр. О том, как это ужасно — встретить друга под личиной врага и узнать об этом так непоправимо поздно. О том, что тебе хочется сделать с Великим магистром собственноручно и желательно прямо сейчас.
Эргарет только головой качает.
— «Старшим Братьям» запрещено делать такие вещи и вообще мстить.
— Ну хоть арестовать его надо, — с отчаяньем говоришь ты. — Он же самый настоящий преступник! Не сегодня завтра он снова чего-нибудь натворит!
— Владыка Зари запретил. Мы, конечно, проведем расследование, но… сам понимаешь. Мы ведь даже не можем сослаться на то, что видели и слышали через твою цепь вызова. Считается, что подсмотреть и подслушать Владыку Зари в принципе невозможно. Мы только можем ссылаться на косвенные свидетельства причастности Великого магистра к якобы существующему заговору. Собственно говоря, именно это уже и делается, но… Владыка Зари ответил, что намерен сам заняться Великим магистром.
— А я зачем-то должен при этом присутствовать, — пьяно жалуешься ты. Крепкое вино ударило в голову почти мгновенно.
— Вряд ли твоей жизни будет что-либо угрожать во дворце, — задумчиво говорит Эргарет. — А вот до того…
Он резко вскидывает голову — и успевает в последний момент, подхваченным со стола блюдом отбивая летящую в тебя арбалетную стрелу. Стрела втыкается в потолок. Ты еще потрясенно смотришь, как она вибрирует с низким рычащим звуком, постепенно затихая, а Эргарет вскакивает и бросается к выходу.
— За мной, Крэллин!
Подхватившись, бежишь следом и натыкаешься на его спину. У Эргарета омерзительная привычка внезапно сломя голову куда-то бросаться, а потом так же внезапно замирать на месте. Не налететь на него почти невозможно. Впрочем, он не обижается, да и вовсе не обращает на это досадное недоразумение никакого внимания.
— Ушел! — Он с досадой оглядывает улицу. — Стрелял через открытую дверь, подошел ко входу, открыл, увидел нас и выстрелил. Причем явный маг, поскольку бегущих прочь я не вижу, а в воздухе все еще дрожит остаточная магия мгновенного перемещения. След сбитый, отклоненный, щиты хорошие… ушел.
— Хорошо, что ты успел… Ты мне жизнь спас.
— Я — растяпа и болван! — сердито фыркает Эргарет. — Я должен был подумать об этом раньше. Потащил тебя горе заливать! А ведь ничего еще не закончено.
— Думаешь, это Великий магистр? — спрашиваешь ты, чувствуя, как опьянение борется с напряженным ожиданием неприятностей.
— А у тебя есть другие столь же могущественные враги? С тем высоким лордом ты успешно разобрался, остался этот ублюдок. Или ты еще кого себе завел, чтоб жилось не скучно, а мне не сказал?
— Нет, — отрицательно качаешь головой ты.
— Вот и хорошо, — кивает Эргарет. — Значит, у нас только один враг. Жаль, что нам не удалось поймать этого мага. Появился бы шанс преследовать Великого магистра на законном основании.
— Но Великий магистр не знает, что Владыка Зари меня пригласил, — жалобно говоришь ты. — Он считает, что ему удалось уговорить Владыку, что он будет лечить один. Зачем Великому магистру на меня нападать, если я все равно выпадаю из игры?
— Да просто на всякий случай, — пожимает плечами Эргарет. — Один раз ты уже испортил ему игру, он хочет как следует подстраховаться, чтоб этого не повторилось.
— И дождется того, что повторится, — бурчишь ты. — Нападая, он тем самым втаскивает меня в игру, из которой так старался выбросить.
— На моей памяти такое не раз уже случалось, — усмехается Эргарет. — Но, что характерно, люди совершенно не учатся на ошибках. Даже на своих собственных.
— А высокие лорды?
— Не исключение, — усмехается Эргарет. — Ладно, пошли отсюда, а то мы представляем собой отличную мишень, если кто-то захочет малость пострелять с крыши или из-за угла…
— Пошли, — киваешь ты.
— Придется нарушить данное Тисаф обещание и привести ей вполне трезвого парня, — вздыхает он.
А потом настороженно оглядывается по сторонам. Но ни один из прохожих не пытается развлечься метанием огненных шаров или стрельбой из арбалета.
Под ногами противно хлюпают весенние лужи.
* * *
Великий магистр наконец успокоился. Руки перестали дрожать, с лица исчезла гримаса тотального бешенства. Четыре вдребезги разбитых наблюдательных кристалла и оплавленная стена кабинета были безмолвными свидетельствами его ярости.
