Герольд жестом пригласил меня занять место на другом конце. Я легкой небрежной походкой направился туда. Я тоже чувствовал на себе тысячи взглядов. Они буравили спину, но, в отличие от графа, жгли презрением и отвращением. Иные таили интерес и удивление. Некоторые взгляды переполняли сострадание и жалость. Иные откровенно насмехались. А некоторые словно орали под ухо: «Идиот»!
Но я не обращал на них внимания. Я просто шел. И позволял каждому относиться ко мне так, как он пожелает. Ведь желания людей бесконечны и интересны. И я всякому позволял называть меня так, как вздумается. Просто мне хочется знать, о чем люди думают.
Между тем герольд поднял руку, призывая к спокойствию. Толпа утихла. Он с легкой иронией громко провозгласил:
— На ристалище вызывается… на ристалище кто-то вызывается. Некто, жаждущий скорой смерти. Приветствуем же смельчака!
И трибуны снова ожили. Люди снова хлопали, стучали и вопили. Неужели им нет разницы, кого приветствовать? Неужели они пришли сюда поболеть… неважно за кого? Я прислушался. Шум, крики, визги, вопли… плевки!
О, нет! Я не был их кумиром. Но стал шутом, который готов пожертвовать жизнью, лишь бы повеселить толпу достойным зрелищем. Мой подвиг оценили все без исключения.
— Его никак не зовут, ибо нет у него имени, — с насмешкой продолжал герольд. — У него нет прозвища, коим он называл бы себя. Потому как не заслужил он себе никакого прозвища. За его плечами нет громких побед, нет легендарного прошлого. Его род неведом. У него нет ни замка, ни земель, ни поместий — ничего. Он прибыл неведомо откуда, но скоро попадет известно куда. Его цвет прозрачный, означающий ничто. Его девиз — неизвестность. Он всячески прячет свой лик, поскольку ничего из себя не представляет. Он дал обет победить чемпиона. Он вознамерился голыми руками одолеть непобедимого лорда Годдриха. Самого могучего рыцаря Империи Золотого Грифона. Он пеш и безоружен, но все равно надеется сразить конного воина, укрытого непробиваемой броней. Но в том и состоит его подвиг. Он идет на верную смерть, отстаивая свою, никому не нужную честь. Приветствуем же безумца, идущего на смерть! Слава безумцу!
— Слава безумцу! — единодушно подхватила толпа.
Льстят!
И хоть не человек я, но мне стало приятно. Хоть с какой-то стороны во мне разглядели героя, пусть и ошибочно. В глубине шевельнулось что-то человеческое. На душе потеплело, и я позволил себе легкую улыбку. Окинул взглядом толпу. Прислушался к ее мыслям, к ее желаниям. Они ждут моей смерти. Все. И рыцари, и простолюдины, и знать, и король. Больше всех жаждал король. Уж очень был я подозрительным. Ну и граф Тильборский, разумеется. Он уже нетерпеливо ерзал в седле, норовя сорваться в галоп. Его копье втягивало всю его пламенную ненависть, все его желание пронзить меня насквозь и нещадно растоптать копытами своего могучего жеребца. Его сквайры размахивали родовыми знаменами с золотым кулаком. Такой же кулак горел на его кованой груди. А из-под него сочилось нетерпение, перевитое презрением и негодованием. Ожидали кровавой расправы и алебардщики, особенно те, которых я поколотил. Их глаза полыхали и ненавистью и первородным страхом перед силой. Они больше следили за мной, чем за порядком.
Лишь один человек почему-то не хотел моей смерти. Я не знаю почему, но это была леди Эдолия. Она с ужасом наблюдала за моим неспешным шествием, словно провожала на эшафот. Ее милое овальное лицо побледнело, брови страдальчески сошлись. Ее голубые глаза увлажнились и погрустнели. И в них я читал мольбу и прощение. Но… прощать мне ее не за что.
— Поединщики готовы? — обратился к нам герольд.
Мы кивнули одновременно. Мы готовы. Глашатай еще раз глянул на короля. Король тоже коротко кивнул.
И герольд взмахнул рукой. Взлетели королевские штандарты, запели бронзовые трубы, и им вторил тяжелый удар колокола. Следом вздрогнула земля — черный рыцарь дал шпоры коню. Конь с диким ржанием взвился на дыбы, потрясая огромными копытами. Он словно показывал мне чудовищные подковы, которые, судя по всему, предназначались для моей непокрытой головы. Земля отозвалась крупной дрожью и грохотом, когда могучий жеребец опустился. А следом сорвался в бешеный карьер. Я повел плечами, встряхнул руками, и легким бегом устремился к нему. Толпа взорвалась дружным ревом, приветствуя неизвестно кого воплем: «Давай»!
Я бежал лениво, словно пытался взбодриться после сна. Годдрих же мчал во весь опор, с нетерпением ожидая встречи. Я с ленивым интересом озирался по сторонам, прислушиваясь к крикам толпы. Граф Тильборский неотрывно смотрел вперед, пожирая меня пламенным взглядом. Я прекрасно чувствовал, как сузился для него весь мир, превратившись в две узкие щели. И даже знал это — память доносила обрывочные воспоминания. Когда-то я сам одевал подобный шлем. В щелях маячила лишь одно — цель. Больше он ничего не видел и не слышал. Молодец. И с каждым мгновением набирал скорость. Я же бежал нерасторопно, как, впрочем, и всегда. На губах появилась странная улыбка, вместе с ней обнажились клыки. Глаза алчно заблестели. Узкие прорези шлема противника засветились жаждой скорой расправы. Черно-красные ленты угрожающе хлопали за его стальной макушкой. Железный кулак на макушке начал опускаться, вместе с копьем. Он метил мне в сердце. Я даже почувствовал его легкий глубинный страх. Граф боялся лишь одного — промаха. Расстояние сокращалось.
— Давай! — неслось отовсюду.
Земля гудела и шла ходуном, выпрыгивая из-под ног.
— Давай! — единодушно взрывались трибуны.
Устрашающий грохот приближался и нарастал.
— Давай! — в нетерпении подпрыгивали люди.
Напряжение натягивалось, словно арбалетная тетива.
— Давай! — тянулись к спуску жадные пальцы палача.
— Даваааааай!!!
Еще немного, и мы столкнемся. Еще чуть-чуть, и он либо нанижет меня на копье, либо собьет железной конской грудью и безжалостно вдавит в землю подковами. Но я все равно не свернул. Лишь недобро ухмыльнулся, сверкнув клыками, и побежал еще быстрее. Уже отчетливо стал различим мой противник, летящий стальным тараном на меня. Его золотой кулак на помятой кирасе, его алые и черные ленточки, его золотой крест на топхельме. По кресту бежала искусная вязь, наведенная чернью. И длинное копье без наконечника. Но и оно могло бы наполовину войти в мою незащищенную плоть. По крайней мере, лорд Годдрих мечтал о том более всего. Равно как и все вокруг. В эти мгновения то было всеобщим искренним желанием. Неподдельным и открытым. И никто его не скрывал.
Ритмично дрожала земля, гулко стучали тяжелые копыта вороного коня. Устрашающе громыхали крепкие черные доспехи. Песок и пыль взвивались облаками, оставляя за рыцарем тающий след. Мы стремительно сближались. Зрители повскакивали со скамей и прильнули к ограде, едва не ломая ее. Стражи не обращали на них внимания — они сами неотрывно следили за представлением. Даже король напряженно привстал. А леди Эдолия зажмурилась. Ох, что-то да случится сейчас.
