А потом музыка смолкла, и Юрий, держа в левой руке взмокшую ладошку Лилит, а в правой — сильную руку Альбины, замер на месте и слегка склонил голову. В тот же миг обе девушки присели рядом с ним в реверансах, и все посетители кафе громко зааплодировали.
До чего же тихими и пустынными бывают школьные коридоры во время урока! Отличники, которых за подхалимаж перед учителями никто никогда не выгоняет из класса, и представить себе такого не могут! Там, где на переменах царит страшный шум и где все просто кишит бегающими и налетающими друг на друга учениками, теперь вообще никого нет. И только из-за закрытых дверей доносятся едва различимые голоса что-то объясняющих учителей, которые сливаются в легкий и слегка таинственный шум…
Алла Марченко медленно пошла по коридору, останавливаясь у каждого класса и прислушиваясь, чтобы попробовать по обрывкам долетающих до нее фраз догадаться, что именно изучают за дверями. Ага, здесь идет урок биологии, а здесь — математика, а в этом кабинете что?..
— Подслушиваем? — дверь очередного класса, возле которой остановилась девочка, внезапно распахнулась, едва не ударив ее по лбу. — Кто это у нас тут? Ну конечно же — Марченко из шестого "А"! Опять хулиганила? Опять с урока выгнали?!
Алла отпрыгнула от двери и нахально уставилась на кричавшую директрису — кабинет, к которому она подошла, оказался не классом, а учительской. И для вышедшей оттуда директора школы ситуация могла иметь только одно объяснение: одна из главных школьных "нарушительниц спокойствия" подслушивала под дверью. О чем она и принялась вопить на весь длинный и гулкий коридор.
— Марченко, в чем дело? Почему не на уроке? Что у вас сейчас? — на крик директора из учительской вышли две преподавательницы старших классов, у которых, видимо, был пустой урок.
— Физика, — ответила Алла на последний из заданных ей вопросов, когда директриса на мгновение замолчала, набирая побольше воздуха для новой тирады. В коридоре вновь повисла тишина, которая, впрочем, длилась недолго: услышав, что девочку выгнала с урока одна из самых суровых и уважаемых учительниц, коллеги физички снова подняли шум:
— Безобразие, эти дети совсем обнаглели, даже Нина Харитоновна с ними справиться не может! Первый день после каникул — и уже ее довели!!! За что тебя выставили, быстро признавайся!
В первом классе Алла жутко боялась этих криков и не могла сдержать слезы, когда ее ругали. Во втором она перестала плакать и просто молча ждала, когда учителя выскажут все, что о ней думают, и разрешат ей вернуться за парту. А в пятом к ней пришло понимание того, что ничего, кроме крика, эти злобные, ненавидящие детей женщины ей сделать не могут. То есть, они, конечно, могли еще наставить ей двоек и исписать весь дневник замечаниями, но заставить Аллу хорошо к ним относиться это не помогло бы. Двоек же с замечаниями, так же, как и вызовов в школу родителей девочка перестала бояться еще раньше: отец к ней в школу не ходил вообще, а мама, если ей не удавалось от этого "отвертеться", только обещала учителям "как следует поговорить с дочерью", после чего вяло приказывала Алле впредь вести себя хорошо и тут же забывала о ее существовании. Поэтому к шестому году учебы Марченко уже не сжималась от учительских криков в испуганный комок, а с наглым видом смотрела им в глаза, приводя особенно скандальных преподавательниц в еще большее бешенство.
Так она повела себя и сейчас.
— Меня выгнали за то, что я пришла без сменки, — спокойно произнесла шестиклассница. — А в туфлях на физике сидеть холодно — там же мальчишки окно раскокали! Перед каникулами у нас почти все девчонки ходили простуженные!
Педагоги переглянулись, не зная, что ответить на такую неслыханную дерзость, но тут прозвенел звонок, и из всех классов разом вылетело по ораве радостно вопящих детей. Директриса недовольно скривилась и махнула рукой:
— Останешься в кабинете физики после уроков и будешь отмывать все парты. А мы с Ниной Харитоновной за этим проследим.
Алла чуть заметно пожала плечами и, развернувшись, зашагала к классу, из которого ее выгнали в начале урока, чтобы забрать оставленный возле двери рюкзак. Через минуту она уже лупила этим рюкзаком своего одноклассника, который, выбегая в коридор, пнул рюкзак ногой, а еще через две собирала рассыпавшиеся по полу школьные принадлежности и о полученном от директора наказании даже не вспоминала…
Нина Харитоновна Сизова ненавидела эту ученицу. Наглая, бессовестная девчонка, смеющая приходить в школу, обвешанная яркой бижутерией и с еще более ярким маникюром, смеющая быть молодой и красивой, да к тому же иметь довольно обеспеченных родителей! И умеющая не бояться пожилых бедно одетых учителей — этого преподавательница физики не прощала никому, и Алла Марченко не была исключением. А потому уборка физического класса грозила затянуться до самого вечера: дежурных Сизова отпустила и велела Алле вымыть не только парты, но и пол со стенами. Девочка, услышав такой приговор, вспыхнула, но сдержалась и не стала грубить, крайне разочаровав учительницу — та надеялась, что Марченко скажет еще какую-нибудь грубость, и тогда на следующий день ее можно будет точно так же заставить мыть другой кабинет, но Алла не дала ей повода увеличить наказание. Так что теперь Нина Харитоновна сидела за своим столом и молча наблюдала, как девочка оттирает нарисованные на партах сердечки и рожицы, перемешанные со всевозможными русскими и английскими ругательствами.
Впрочем, парты в кабинете Сизовой были намного чище, чем в большинстве других классов — ученики ее побаивались и рисовали на уроках физики редко. Поэтому Алла надеялась закончить уборку не слишком поздно: дома ее вряд ли стали бы ругать за долгое отсутствие, но назавтра ее классу уже задали кучу домашней работы, а она, к тому же, хотела еще забежать в гости к живущей в соседнем доме подруге…
— Как следует все отмывай! — прикрикнула на нее учительница, развеивая эти надежды. Марченко вздохнула и принялась еще старательнее тереть тряпкой надпись "Слава — козел". Главное — не пререкаться с толстухой, а то обязательно заставит делать еще что-нибудь, а ей после парт еще стены отмывать! Хотя стены в классе, похоже, совсем чистые, по ним можно будет просто для виду тряпкой поводить. А вот парты…
Надписи, сделанные ручкой, отмывались с трудом, сколько бы стирального порошка Алла на них ни сыпала. Они светлели, становились менее четкими, но заставить их полностью исчезнуть школьнице не удавалось. В то же время она не могла постоянно тереть только одну парту — Нина Харитоновна наверняка бы заподозрила, что что-то не так — и поэтому, приведя один стол в более-менее приличный вид, девочка переходила к следующему, надеясь про себя, что парты с оставшимися на них светлыми следами чернил, все же можно считать "условно чистыми".
