Из-за того, что коридоры были похожи друг на друга, как две капли воды, я вскоре потерялась в пространстве. Трудно было сказать: откуда мы вошли, куда направлялись и в какую сторону повернули незадолго до того, как перед нами возникла узкая дверь высотой от пола до потолка. Её матовая поверхность как будто поглощала свет. Лай стоял к нам спиной и не шелохнулся, не издал ни звука, но дверь открылась. Точнее она просто исчезла, ушла в стену. Перед нами оказался длинный узкий зал, на противоположном конце которого в стену во всю ширину стены было вмонтировано огромное "темное зеркало". Оно подозрительно напомнило мне виденное в доме Курта Вармора, только намного больше, с неровными краями: оно не было идеальным прямоугольником.
Справа были расположены другие двери, но не такие высокие. Обыкновенные деревянные двери, похожие друг на друга. В одну из них мы и вошли след за Лайем и снова попали в узкий, ничем не отличающийся от предыдущих, коридор. Мне начало казаться, что мы ходим кругами. Как будто те, кто строил Темную Академию, специально создали ее такой. Попав сюда, как в лабиринте, посторонний не смог бы найти выхода. Он бы попросту заблудился в этих одинаковых коридорах с идентичными дверьми. Всё здание было лабиринтом! Это гениально! Без помощи человека, выросшего здесь или посвященного в тайну Темной Академии искать здесь выход или, тем более, нужное помещение, было пустой тратой времени. Я могла поклясться, что это здание имеет свою сеть потайных ходов и двойных комнат. Возможно еще более хитрых, чем дворец Государя в Орхоне или замок Голаденскаго правителя.
И я не ошиблась — Крондор Лай внезапно остановился возле стены и уверенно надавил на камень. Слабый свет не позволил различить была ли на этом камне гравировка или какой-нибудь иной знак, который бы отличил его от миллионов таких же камней в стене. Перед нами открылся узкий потайной ход. За ним находилась лестница, ведущая вниз, где совсем не было света. Когда потайной ход закрылся, мы очутились в полной темноте. Мне стало не по себе. Не сговариваясь, мы с Кетаном создали по небольшому магическому шару, чтобы осветить наш путь. Крондор Лай лишь усмехнулся — вероятно, он привык путешествовать по этим ходам во тьме.
Мы снова вышли в успевший уже надоесть коридор, только он оказался короче, и по сторонам можно было увидеть двери. Крондор Лай отворил одну из них, пропуская нас внутрь в комнату. Она оказалась достаточно просторной. Как и в доме Кетана в Тангоре внутреннее убранства не поражало глаз роскошью и разнообразием: два уже привычных матраса, высокое узкое окно, больше напоминающее бойницу, под ним ниша для меча, символизирующая мир в доме. Здесь как видно помнили и чтили традиции Тангера. Что ж — это правда — забывший прошлое не имеет будущего.
— Я рад приветствовать вас в Академии. Если что-нибудь понадобится — обращайтесь — сказал Крондор Лай и исчез, загадочно улыбнувшись сыну на прощанье.
Кетан поставил меч в стенную нишу, и устало опустился на ложе. Он выглядел расстроенным, и я не удержалась от вопроса:
— Что тебя обеспокоило, Кетан?
Он болезненно усмехнулся и произнес:
— Нас провели как детей, Ката — на этой двери нет замка, за ней нет стражников, но ему это все и не нужно. Мы можем сколько угодно искать выход отсюда, и все будет тщетно. Ведь все здание — один сплошной лабиринт.
— Это я заметила, но если вообще не пытаться, то мы сгнием здесь, так и не добравшись до порталов. А этого я, после всего перенесенного нами, просто не могу себе позволить.
Какая-то неуловимая меланхолия распространилась на нас. Я подошла к окну — день за стенами Академии почти угас. Оказалось, что наше окно расположено невероятно высоко над землей.
— Кетан, можно тебя спросить об одной вещи? — Кетан озадаченно посмотрел на меня и кивнул головой.
— Мы ведь все время шли вниз, так?
— Да — удивленный моим вопросом и, не понимая к чему я клоню, он поднялся и подошел ко мне.
— Так почему же я вижу шпили башен на уровне нашего окна?
Кетан подошел ко мне, взглянул сквозь окно в вечерний сумрак, в котором четко виднелся лишь силуэт одной из башен и болезненно рассмеялся.
— Катарина — наконец ответил мой доведенный до отчаянья друг — для Лая изменить восприятие пространства плёвое дело. Видимо, он этим и воспользовался. А ты надеялась выбраться из окна? Жаль, милая, но я не владею даром левитации, а моих познаний в телепортации хватит лишь на полпути до земли.
Я смотрела на него во все глаза. Он удивленно посмотрел на меня:
— Только не говори, что ты об этом не знала.
— Да нет же, Кетан. — я почувствовала, что от смущения краснею — просто за все время нашего знакомства ты впервые назвал меня милой.
Теперь уже он странно посмотрел на меня и вновь улыбнулся, теперь только нежнее.
Бессилие навалилось неподъемной тяжестью. Мне вдруг стало все равно, что будет дальше. Я отошла от окна и опустилась на постель так же обессилено, как незадолго до этого Кетан. Он был прав: нас провели как малышей.
Спать совсем не хотелось, не смотря на долгий утомительный полет. Кетан открыл окно, влез на него и уселся на оконной раме, упершись в нее ногами. Закат уже догорел, и из-за песчаных холмов выползала на темное ночное небо непостижимая темно-красная луна огромных размеров. Нигде и никогда до этого я не видела луну такой. Кетан смотрел на нее какое-то время, а потом из глубины его естества исторгся вой. Этот звук ошеломил меня. Он прошелся по нервам, как рука музыканта по струнам. Этот вой был полон неземной печали, леденящего душу отчаянья, но вместе с тем так красив, так мелодичен, что хотелось слушать его непрерывно вечность до скончания времен.
Внезапно кто-то снизу откликнулся на зов таким же траурным эхом, затем кто-то справа в башне подхватил песню скорби. Вскоре выла уже добрая половина Темной Академии, а затем вой заполнил улицы и распространился по поселению вокруг как холодные воды реки после весенних ливней. Под воздействием этих звуков я ощутила как что-то темное, звериное поднимается из глубин души. На дне моих лёгких заворочался клубок чего-то неясного, требующий немедленного выхода и, повинуясь инстинкту, я завыла. Завыла так же слёзно и протяжно как сотни, тысячи лет назад выли мои предки, восхваляя эту кровавую луну. Она смотрела с небес на меня, она заглядывала мне в глаза, как любимой дочери, как наследнице никому не нужного бытия. Она хотела услышать музыку моей души, и я пела ей. Я пела ей мою тоску по миру Ворфа. Я пела ей мою усталость от этого бытия, я пела ей ностальгию по никогда не виденным мною мирам, по несбыточным мечтам, по пеплу не рожденных существ, по холоду пламени, по сладости соли по теплу морозного дня по вселенской любви, которую рождает в душе лютая ненависть. И она услышала меня — ее цвет медленно стал меняться из кроваво-красного превращаясь в небесно-жемчужный. Теперь, когда серебром ее неземного сияния была залита вся равнина, на которой раскинулись постройки Академии, вой стих. Он утихал в том порядке, в котором начинался: последним замолчал Кетан, и наступила звенящая тишина. Она мгновенно заполнила все углы комнаты и воцарилась внутри меня. Она принесла полную опустошенность. Было такое ощущение, что меня выпили до дна — все мои силы. Но вместе с тем я ощутила такое спокойствие и умиротворение, какого не знала давно. Возможно с тех пор, как покинула дом. Что это было? Почему? Но Кетан не отвечал, ведь он не слышал вопросов. Он сидел не шевелясь. Он любовался луной.
