Мне проще. Дух (а лишившаяся тела душа — тот же дух, хоть и не самый сильный) видит мир иначе, чем глаза живого. Он не улавливает запахов и звуков, зато способен видеть лучше любого живого существа. Правда, несколько по-иному. Я увидел в этом бедном на краски Мире то, о чем, наверное, и не догадывалась та смелая жрица. Тут все магические токи становятся если не зримыми, то осязаемыми. А твердые, казалось бы, предметы становятся полупрозрачными, через запросто можно пройти…
Иду дальше, осматриваюсь. Все, что мне остается, да и то ненадолго — меня ведь принесли в жертву. В целом, конечно, картина малоприятная.
Дальше синяя слизь густеет так, что прошли бы и сапоги, лишь печатая следы. Потом слизь твердеет, растрескавшейся синей коркой покрыв все вокруг. Кое-где из засохшей мертвой слизи торчат ржавые железные деревья, похожие на обильно растущий в Аркоте бамбук. Попадаются «полыньи», иные не больше обычной лужи, иные — простирающиеся, насколько хватает глаз. Под коркой ссохшейся, утратившей способность светиться слизи, над которой я парю, находятся настоящие «моря», источающие лютый холод и смерть. Так можно идти бесконечно, потому что здесь нет ничего, кроме живой слизи, багрового в черных разводах неба и огромной железной травы (или, все-таки, деревьев?)…
В общем, простой человек, попади он сюда и (допустим такое чудо) сумей выжить больше нескольких мгновений, решил бы, что это место похоже на преисподнюю. О, глупый человечишко! Это преисподняя похожа на мир Владыки!
Впрочем, он только кажется необитаемым. Я, адепт магии Лиангхара высокой степени посвящения, чувствую, что мирок, отрезанный от Мирфэйна магическим барьером, просто переполнен магией моего Владыки. Будь я тут во плоти, любое мое заклятие обретало бы колоссальную мощь, а чары магов других систем, если и не гасли, были бы почти неощутимы. Теперь я знаю, что нам, верным слугам Владыки, перепадают лишь жалкие крохи Его мощи, просочившиеся через созданный Богами барьер. Здесь может совершиться лишь то, на что будет Его воля.
Интересно, почему Он не полакомился моей душой? Ведь ее принесли Ему в жертву! Значит, я еще нужен Ему. Нужен… Вот только зачем?
И я устремляюсь к самому сердцу разлитой Силы, повинуясь незримому для человеческих глаз магическому ветру.
А потом почти все багровое в черных разводах небо заслоняет Тьма. Живые глаза ничего бы не увидели, кроме, может быть, неясной тени. А я вижу Владыку во всей красе — так, как видели его авторы самых старых канонических изображений в Великом Храме. То есть как колоссального черного паука о десяти длинных мохнатых лапах. Чудовищные жвала, непробиваемая даже для пушек броня на спине и брюхе, делающая его одновременно похожим на гигантскую черепаху, жало с капающим с него черным ядом (от него тает даже ссохшаяся коростой слизь — то есть, таяла бы, будь Он во плоти). Но он бесплотен, так же, как я.
Поклониться Владыке я не в состоянии — для этого нужно тело. Но Он принимает мою дань уважения и так.
— Ты знаешь, кому обязан своей Силой, и не забываешь свой долг. Отрадно.
Говорим мы, конечно, не вслух. У бесплотных духов нет голосовых связок. Я просто слышу Его, а Он — меня. Наш разговор сотрясает не воздух, а те самые магические токи, которые я теперь могу видеть. И язык наш — не просто язык, а Первоязык магии. Тот, который был создан Владыкой для Его слуг, который, если верить озианцам, был до сотворения мира и пребудет вечно. Наверняка так оно и есть. Просто, судя по увиденному у ксадефианцев, такие же Первоязыки магии есть и у почитателей других Богов. Наверное, они восходят к какому-то истинному Первоязыку, который существовал и до Богов, по крайней мере, до Богов Третьего поколения…
— Служу моему Владыке, — чеканю, стараясь, чтобы «голос» не дрожал. Это ведь великая честь, какой не удостаивался никто из живущих, даже Мелхиседек. — Но позволено ли смиренному рабу узнать, почему Владыка не принял предназначенную Ему жертву?
— Несомненно, — гулко разносится слышный лишь мне бесплотный голос. — Только Я решаю, какая жертва Мне угодна, а какая нет. И горе тем, кто приносит Мне жертву без Моего согласия! Тебе же еще предстоит принести жертву, которая меня удовлетворит.
Вот это да! Если мне поможет Владыка, я сам смогу принести загонщиков в жертву.
— Ты ничего не понял. Они тоже нужны для исполнения моего замысла… точне, их смерть уже ничего не изменит. Ты покараешь их, но лишь когда сделаешь другое дело.
— Что сотворили они, Владыка? — спрашиваю, хотя и сам знаю ответ. Знает, что я знаю, и Владыка. И все-таки Он отвечает.
— Да, с твоей помощью они преодолели установленную Предвечным защиту нашего мира и кое-кого сюда впустили, но ты увидел истину, а они нет. Они до сих пор не поняли, что именно эта сила подчинила их себе и заставляет исполнять свой замысел.
— То есть они предали Тебя, Владыка?
— Не совсем. Скорее, не смогли понять, что выполняют уже не Мои приказы. А я в Мире напрямую действовать не могу. Если б даже и смог — это ничего бы не изменило. Мы, Боги, всего лишь плоть от плоти этого мира. Мы почти всемогущи по отношению к людям, эльфам, гномам и прочим, населяющим мир. Но уже по отношению к Миру — нет, каждый из Нас — часть Мирфэйна, а часть не может сравниться в мощи с целым. А через Врата идет совокупная Сила многих подчиненных Ею Миров. Большего отсюда, из клетки, ничего не видно. Попробуй спросить у других Богов — той же Исмины, к примеру…
— Владыка шутит?
— Нет. Конечно, напрямую ты к Исмине не обратишься, но к Ее почитателям… Создавая наш Мир, как и другие Миры, Предвечный, для чего-то выделил его среди других, снабдив мощной защитой, которую можно было разбить только изнутри (что вы, глупцы, и сделали). Но в своей беспредельной мудрости Он предвидел и эту опасность. Им был создан Ключ, с помощью которого можно разрушить броню окончательно, или восстановить ее, хотя бы на время.
— Его надо найти?
— Именно. Наверняка он уже появился.
— Что значит «появился»?
— Предвечный сделал так, чтобы Ключ принял вид не артефакта, а разлитой в Мире Силы. Силы Мира. Когда нет прямой угрозы Мирфэйну, она дремлет. Она абсолютно бесполезна для тех, кто хотел бы ею воспользоваться в личных целях. Но если такая опасность возникает, то Сила Мира… персонифицируется.
— Как это происходит?
— Я видел такое лишь однажды, когда Моя война против Аргишти и Третьего поколения стала угрожать сохранности Мира. Тогда эта Сила воплотилась в Виджая и Девяни, тех самых, о которых ты наверняка слышал от исминианцев.
— Конечно. Даже видел храмовый танец. — произношу и цитирую:
