— Это мой дом, — он разглядывает меня пристально и... и вообще, что я здесь делаю?
Брокк... я сама ведь просила. Пыталась рассказать. У меня получилось.
И Брокк поверил. Нашел Одена и... и дальше что?
— Где мой брат?
— Он... появится позже.
— Когда?
И почему он вообще ушел. Оставил меня здесь и... и Оден молчит.
А я вдруг понимаю, что сейчас светло, он же смотрит на меня так, словно видит впервые, и есть во взгляде что-то такое, отчего мне плакать хочется.
Нельзя поддаваться, Эйо.
Было больно, а будет еще хуже. Сказки, они только в книгах выживают.
— Я пока и сам не понимаю, что произошло, — он касается лбом моего лба. — Все плохо, да?
— Не знаю.
Лихорадка прошла. Мне было душно, жарко, но этот жар не шел ни в какое сравнение с прежним, изнуряющим, обессиливающим. И наверное, это как-то связано с тем, что кожа Одена холодна, и я, прижав ладони к его груди, не столько отталкиваю его, сколько делюсь теплом.
Это длится долго... пожалуй, чересчур долго. Мы просто лежим. Просто рядом. Просто смотрим друг на друга. А в сумме получается что-то невероятно сложное, непонятное пока.
— Ты сможешь встать? — Оден уступает и разжимает руки. — Или хочешь остаться в постели?
— Я хочу узнать, что происходит.
И выбраться из кровати.
Она большая, но нам двоим в ней будет тесно.
Сажусь. Голова кружится-кружится, и я, пытаясь удержать ее, сжимаю пальцами виски.
— Не спеши, — Оден придерживает меня за плечи. — Я позову кого-нибудь?
— Нет.
Я сама.
Встану — пол теплый, пусть и каменный, но под камнем наверняка проложены трубы, по которым идет горячая вода. Справлюсь со слабостью и сделаю первый шаг. Оден держится рядом, но не мешает.
— Ванная комната — там, — он открывает дверь.
Камень и снова камень... прорезь окна и витражи с бабочками, которые как-то не увязываются с Оденом. И хочется спросить, почему бабочки, но я прикусываю язык.
Какая мне разница?
Ванна утоплена в полу, и даже не ванна — небольших размеров бассейн, отделанный зеленым и белым нефритом. На полу — узор из водяных лилий. И узор этот повторяется на массивных каменных чашах, что свисают низко. Из серебряных львиных голов, оцепивших бассейн по периметру, льется вода. Звук ее нарушает молчание, и я присаживаюсь на бортик.
— Давно ты очнулся?
— Вчера, — Оден садится рядом. Мог бы вспомнить о манерах и выйти. — Вечером. Я не хотел тебя будить.
Если вечером, то он наверняка способен ответить хотя бы на некоторые мои вопросы.
— Как я здесь оказалась?
— Виттар принес. Мой брат.
— А Брокк?
— Насколько я понял... они немного не сошлись во взглядах. Виттар вспылил. И твой брат вынужден был уйти.
Очаровательно.
Если не смотреть на Одена, то разговаривать легче, нет ощущения, что от меня ждут чего-то, чего я не способна дать.
— Эйо, никто не будет удерживать тебя силой. Ситуация была... нервная. Ты сгорала. Я замерзал. И получается, что мы должны находиться рядом.
Вода подбирается к пальцам ног, она разноцветная, разукрашенная и преломленным витражами солнечным светом, и самим бассейном.
Сгорала я?
Да. И Одену, судя по его виду, пришлось нелегко. Теперь и ему, и мне легче. И что сказать?
Находиться рядом?
Насколько рядом?
— Лето почти закончилось, — он сам заполняет пустоту между нами. — Еще неделя осталась...
Это выходит, что я... месяц? Полтора почти? И осталась неделя? От всего длинного лета?
— Я скажу, чтобы подали завтрак, — Оден поднялся. — Эйо, пожалуйста, если чувствуешь, что не справляешься сама, то позови. Не меня, так служанку. Вот шнур.
Он вкладывает мне в руку витую ленту с массивной кисточкой на конце.
— Или просто если понадобиться что-то.
— Моя одежда.
— Конечно.
Вода горяча, и я просто лежу, позволяя ей избавить меня от грязи. Собственное тело становится легким, невесомым почти, и если закрыть глаза, то легко представить, что нахожусь я вовсе не в бассейне чужого дома, но где-нибудь на берегу...
...или в чаше, где открываются горячие ключи, которые выносят серую грязь...
...в той чаше хватило бы места двоим.
...та чаша осталась позади, вместе с дорогой и всем, что в дороге случалось. И что бы ни привело меня в этот дом, он так и останется чужим.
А Оден?
И я?
Притвориться, что все, как раньше? Но это ложь. А что тогда правда?
— Эйо, — тяжелая ладонь легла на волосы. — Ну кто спит в ванной? Это небезопасно.
— Зато приятно.
Не хочу соглашаться сугубо из упрямства, пусть и назовут его детским. А вода остыла и уходит, с шумом исчезая в железных трубах дома.
— Вставай.
Меня заставляют выбраться на бортик бассейна.
— Не упрямься, — спокойно говорит Оден, когда я пытаюсь оттолкнуть его руки. — Я не трону тебя. Если ты не захочешь.
— Я сама.
Губку и мыло он все-таки отдает, но не уходит, наблюдает. И когда мыло попадает в глаза, фыркает, словно давая понять, что это меня высшие силы за строптивость наказали.
И поливает из ковшика горячей водой.
— Я захлебнусь.
— Я не позволю, — возражает Оден, набрасывая на плечи пушистое полотенце. Вытирает сам, бережно, разминая затекшие мышцы. И слабость уходит. — Вот и все. Сейчас поешь и станет совсем хорошо.
Одеваюсь я сама, но под бдительным присмотром.
И да, одежда моя, я помню ту портниху, которая ее шила и еще ворчала, что приличные девицы из приличных же семей не носят подобное... алые бриджи и белая рубашка с кружевным воротником. Алый же жилет, отороченный золоченым шнуром. И два ряда крупных золотых пуговиц.
— Что-то в этом есть, — Оден обходит меня по кругу. Сам он одет просто, по-домашнему, но видно, что и рубашка, и вельветовая куртка слегка великоваты, и меня тянет потрогать ткань и разгладить вону ту складочку на плече. А еще лучше — спрятаться под эту куртку, обнять его и стоять долго-долго... просто так, без причины.
Мало мне было?
Похоже на то...
Стол накрыт на двоих. Розы. Вазы. Белый костяной фарфор. И столовое серебро во всем его многообразии... пересчитав вилки, ложки и ножи, я пришла к выводу, что подобные завтраки не для меня. Манеры не настолько хороши, чтобы получать удовольствие от этого церемониала, странно, что за спиной не выстроилась когорта лакеев.
— Что не так?
Он издевается? Не похоже...
— Меня, конечно, учили... — я подняла вилку о двух зубцах, — но не так, чтобы очень старательно... и я кое-что помню... но боюсь, воспитание мое далеко от идеального и...
— Эйо, — Оден сдвинул серебро на край стола. — Не думай о всякой ерунде. Просто поешь, ладно?
