— Господин, берегитесь! — предостерегающе вскричал Иоганн.
— Нечего беречься, — ледяным тоном ответил Золтан. — У него фитиль погас.
Мануэль захлопнул рот и спустил курок, но Хагг был прав: фитиль коснулся полки без всякого эффекта. Порох то ли отсырел, то ли высыпался от резких движений, а скорее всего просто фитиль был короток; он догорел до серпентина и сам собой погас.
Не медля ни секунды, маленький испанец отшвырнул рогатку и ружьё и выхватил из ножен меч. Хагг, уже рванувшийся вперёд, опять застыл на месте.
— Разрази меня гром... — тихо сказал он. — Иоганн...
— Заходите справа, герр Золтан, — разминая пальцы, сказал Шольц, мягким шагом огибая стол. — Мы с ним справимся.
Мануэль пятился к двери, держа обоих на расстоянии клинка. Меч слабо мерцал в сумерках. На изображении танцующей лисы проскакивали искры.
— Нет! — ответил Хагг, удерживая друга за рукав. Взгляд его неотрывно следил за клинком. — Нет, Дважды-в-день, мы не будем его убивать.
— Что с вами? Почему? Ведь он же...
— Да посмотри же на клинок, тупица!
Простой, знакомый Золтану до мелочей меч травника исчез: Мануэль вынул из ножен шпагу — длинный толедский клинок с желобком для стока крови, витиеватой гардой и «ослиной пяткой».
— О Аллах! Посмотри: он слушается его! Этот парень должен нас понять. Да что я говорю: он уже всё понял, просто не хочет верить, нам нужно только время, хоть не много времени... Мануэль, постой! Выслушай меня. Жуга — совсем не тот, кем ты его считаешь.
Мануэль, казалось, ничего не слушал и не замечал.
— Молчи, проклятый сарацин! — Он был уже почти у дверей. — Я всё слышал. У дьявола сто языков, но ты меня не обманешь...
— Ты делаешь ошибку! Никто тебя не обманывает. Думаешь, ты завладел мечом? Ничего подобного, это меч завладел тобой! Держу пари, ты баловался магией... Ага, ты вздрогнул! Стало быть, я прав. Мануэль... Послушай меня, Мануэль. Высшие силы могут проявлять себя по-разному, пути Господни неисповедимы. Когда в двери стучится Судьба, надо отворять, а не прятаться. Дай нам время, я всё расскажу тебе, и ты решишь, на чьей ты стороне!
Гонсалес несколько мгновений колебался, но потом решил действовать.
— Ко мне! — вскричал он. — Эй, все сюда! На помощь, альгвазилы! Братия, на помощь!
«Проклятый мальчишка! — Золтан смежил веки. — Как же мне его убедить?! Меч, меч... Этот малый — оружейник, он верит этому клинку. Я тоже когда-то держал его в руках, совсем недолго, но он слушался меня в тот раз, когда мы были под землёй... Этот меч почти живой, не может быть, чтоб он меня не помнил! Должен помнить! А иначе остаётся только убивать... Но если меч выбрал нового хранителя, у нас нет шансов... нет шансов... Хриз! О Хриз! — в отчаянии взмолился он. — Ксиал, клинок вечерних сумерек! Именем твоим и именами мастеров, тебя создавших: Родарина, Севелона, я взываю к тебе! Ты же помнишь травника, а значит, помнишь и меня! Сейчас твоё время, будь на нашей стороне, помоги нам! СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ!»
Он так и не открыл глаз, даже запрокинул голову от напряжения, оскалился и мысленно почти кричал, а потому не услышал возгласа Мануэля, а услышал только Иоганна. Открыл глаза... и сам не смог сдержать вздоха изумления.
Маленький испанец по-прежнему стоял в дверном проёме в стойке фехтовальщика, освещенный сзади светом факела, по-прежнему держал руки вытянутыми перед собой, только в руках его вместо меча была изысканно-простая чаша дымчатого серебра, источающая слабое сияние. Рисунка лисы было не видно — не иначе, он был с противоположной стороны или упрятался на дне.
Такого Золтан ожидать никак не мог. У него просто язык отнялся, он не знал, что и сказать, так и стоял столбом.
Испанец первым нарушил затянувшееся молчание.
— Sangue de Cristo! — задыхаясь в экстазе, простонал он. — Истинная кровь! Sangreal! Sangreal!
Ноги его подломились, и Мануэль опустился на колени, благоговейно держа реликвию перед собою.
— Ave! Ave! Как я был слеп! Miserere me! Я не достоин, Господи! Я не достоин!
— Аллах всемилостивейший! — потрясённо выдохнул Хагг, начиная понимать, в чём дело. — Ты — девственник?
Судя по тому, как зарделись щёки маленького испанца, — догадка Золтана была верна. Мануэль — чахлый, недоразвитый толедский мальчик, неудачливый на поле брани, обделённый счастьем на любовном ложе, зато грамотный и сведущий в легендах и преданиях; он сразу сопоставил чашу Иосифа Аримафейского и заветный меч царя Давида, уготованный рыцарю-девственнику, — реликвии, единые во многих лицах, предмет искания и таинства. Иначе говоря — Святой Грааль.
Сказать по чести, Золтан растерялся. Через открытое окно с монастырского подворья доносились тревожные возгласы и топот ног. Выбора не было. «Аллах, прости мне это прегрешение! В конце концов, — подумал он, — возможно, парень в чём-то даже прав: у каждого на этом свете свой Грааль...» Хагг бросил взгляд на Иоганна, который тоже — то ли притворно, то ли всерьёз — стоял на коленях, и напустил на себя суровый, подобающий моменту вид.
— Ты не должен никому об этом говорить, — торжественно и несколько не в меру торопливо произнёс Золтан Хагг. — Слышишь, Мануэль Гонсалес? Никому. Ты приобщился к тайне. К величайшей тайне! Понимаешь это?
— О, я понимаю! Понимаю! — истово закивал тот. — Тапtum ergo sacramentum[80]! Тот травник — вот на что ты намекал мне! Да, о да! Он был ЕГО хранителем! Ave, евхаристия, салам, о благородный сарацинский воин! Я понимаю. И молчу.
— Молчи и далее, — продолжил Хагг. — Никто не должен знать о том, что ОН в твоих руках. И думай о НЁМ как о мече.
Мануэль кивнул, воздел чашу вверх, опустил веки и зашептал молитву. Металл потёк, несколько секунд — и в руках его снова был меч. Мануэль открыл глаза, поцеловал витую рукоять, встал с колен и вложил клинок в ножны.
— Я готов, — сказал он, глядя Золтану в глаза. — Что нужно делать?
* * *
Было восемь вечера, когда Яльмар Эльдьяурсон, известный также под именем Олав Страшный, вышел из кривого переулка возле монастыря миноритов на набережную Каменотёсов и направился к большому кнорру, ошвартованному возле каменного пирса. Норвежец шёл быстро, не оглядываясь и не обращая внимания на ветер, развевавший его плащ. Двое его спутников — темноволосый гигант со сломанным носом и второй, такой же высокий, только огненнобородый и со шрамом на лице, едва за ним поспевали. Сыпал дождь, брусчатка мостовой была мокра. Не сбавляя шага, Яльмар сошёл по сходням и ступил на палубу. Корабль качало. Мореходы, непосредственно до этого грузившие товар, проверявшие такелаж и занятые другими неспешными делами, замерли в молчании, ожидая слов своего предводителя.
