— Скажи, мама моя жива?
— Я не могу сказать тебе. Если бы даже знала, это не в моей власти.
— А Микеша? Как он? У меня больше нет его баклажки…
— Прощай. Мне пора. Я сказала все, что могла. Будь осторожен.
Белое платье растворилось во мраке. Со стороны потухающего костерка раздались радостные восклицания Чучи. Спустя минуту появился и он сам.
— Дар? Вот ты где! Мы нашли приметный столб! В Книге пророка Смаггла, можешь себе представить, все мы есть! Сидим себе у костра, а вон там — железный столб! — Он указал рукой куда-то в темноту. — Где-то поблизости должен быть вход в подземелье, давай искать.
— Не надо его искать, — отозвался мальчик. — Вот он.
Лицо подземельщика расплылось в широкой улыбке:
— Так ты нашел его уже! Вот молодчага! Эй, сюда! — позвал он Владигора с асканом. — Дар вход нашел!
Рум ослабел настолько, что стоило ему встать с ложа, как все начинало кружиться перед глазами, голова наливалась свинцовой тяжестью и он вновь валился на подушки. Последнее масло догорало в светильнике, скоро должна была наступить полная тьма. Чувства верховного вождя айгуров притупились, и ему уже было все равно, в темноте он умрет или при тусклом свете догорающего фитиля. Его уже не мучили ни жажда, ни голод, да и сама смерть больше не казалась ужасной. Он даже был бы рад, что не придется исполнять волю Триглава и лезть под землю, в логово отвратительных коротышек. Лишь чувство мести не отпускало его, и, может быть, благодаря ему он еще был жив.
Когда вдруг задрожали стены, Рум открыл глаза и посмотрел на потолок, ожидая увидеть своего свирепого покровителя, который обещал вызволить его из заточения. Однако глаза его ничего не различили в темных сводах пещеры. Послышался грохот камней, внутрь ворвался поток свежего воздуха, и громовой голос произнес:
— Ты не туда смотришь, вождь. На этот раз мне не понадобилась твоя паутина. Вставай!
В замурованной стене зияла огромная брешь, и Рум увидел в ней высокого воина в черном плаще до пят. Рум попытался подняться. Ноги не держали его, и он бессильно опустился на ложе. Триглав шагнул в пещеру.
— Держи. — Он протянул верховному вождю небольшой кувшин. — Это вино вернет тебе силу. Пей!
Рум начал пить из горлышка, проливая красную тягучую жидкость на грудь. Руки его тряслись, он с трудом удерживал на весу кувшин с питьем, которого никогда прежде не пробовал.
— Это действительно вино? — спросил он, сделав несколько больших глотков.
— Не важно, что это. Пей до дна!
Когда кувшин опустел, Рум вдруг почувствовал необыкновенный прилив сил. Он легко поднялся на ноги, сжал и разжал кулаки и засмеялся.
— Этого тебе хватит, чтобы не испытывать жажды и голода до завтрашнего вечера. Завтра я вновь приду и, если ты выполнишь то, что я велел, помогу расправиться с твоими врагами.
— Мне нужно спуститься к грунам? — спросил Рум, не испытывая, как ни странно, ни малейшего страха.
— Да. И убить Морошь! Возьми с собой нож или меч.
— Я повинуюсь твоей воле, о могущественный мой покровитель. — Рум согнулся в почтительном поклоне. — Но если… — Он поднял голову и осекся. Триглава нигде не было. Лишь затхлое его дыхание еще витало в воздухе. Рум поднял с ковра меч и вышел из пещеры, переступая через крупные обломки развороченной стены.
Пройдя немного по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх, Рум остановился и прислушался. До его ушей донесся негромкий смех девушек-наложниц, тихое бренчание рифелы. Из кухни, находящейся в нижних переходах, потянуло запахом вареного мяса. Справа по коридору находилась мастерская, оттуда слышался перестук молотков, визгливое подвывание точильных камней. Все эти звуки и запахи были настолько обыденными, что Рум на мгновение опешил. Жизнь, которая, как ему казалось, замерла на время его заточения, продолжалась как ни в чем не бывало. Никто не горевал по своему верховному вождю, не соблюдал траура, не оплакивал его преждевременную смерть. Может быть, все думают, что он покинул Воронью гору, чтобы возглавить завоевательный поход на Братские Княжества?..
Он пошел дальше и у поворота к пещерам, в которых трудились безъязыкие ювелиры и чеканщики, повстречал стражника, уставившегося на него с недоумением и страхом.
— Все ли в порядке? — спросил Рум нарочито спокойно.
— О да, мой вождь! — воскликнул тот сорвавшимся от волнения голосом.
— Где Харар?
— Мне это неведомо, мой господин, — пробормотал стражник, побледнев.
Рум впился в молодого воина глазами, затем криво усмехнулся и, не произнеся больше ни слова, двинулся дальше.
Следующим, кого он увидел, был сам Харар, шедший навстречу в сопровождении двух охранных воинов. Начальник стражи только что приехал, плащ его был в дорожной пыли, он шел мрачно глядя себе под ноги. Почувствовав впереди человека, который двигался прямо на него, не уступая дороги, Харар недоуменно поднял глаза и вскрикнул. Смуглое лицо побледнело, рука невольно потянулась к кинжалу на поясе. Но Рум опередил его, приставив острие меча к горлу начальника стражи. Воины Харара застыли в растерянности, не зная, кого им следует защищать — своего начальника или верховного вождя?
— Ты… ты жив? — прошептал Харар дрожащими губами.
— Как видишь, — процедил Рум сквозь зубы. — Где Салым?
— Он повел айгурскую конницу на Синегорье. Это Салым приказал замуровать тебя.
— И ты не только не помешал ему, но вступил с ним в сговор?
— Я думал, что ты болен. Но сейчас я вернулся, чтобы освободить тебя…
— Нет, Харар, ты вернулся не за этим, — перебил его Рум. — Ты хотел убедиться, что я мертв. Как же ты просчитался, глупец! Я жив, и мне больше не нужен такой начальник стражи, как ты.
Рум слегка надавил на рукоять меча, из горла Харара полилась кровь, он зажал рану ладонью, глядя на верховного вождя глазами полными ужаса. Рум отвел руку с мечом назад и со всей силы вонзил клинок ему в живот. Харар упал на спину. Оба стражника отступили, не решаясь произнести ни слова. Рум выдернул меч и обтер его о плащ умирающего.
— Эй, вы! — позвал он стражников. — Было совершено предательство. Виновники будут казнены лютой смертью. Ступайте за мной. Теперь вы подчиняетесь только мне и никому другому.
Те не посмели прекословить.
Ночь была душная, как перед грозой. На юге действительно вспыхивали зарницы. Истомленные айгурские воины напрягали слух, пытаясь расслышать звуки грома — признак того, что долгожданный ливень движется в их сторону. Но не только грозы не было слышно, но даже кузнечики не нарушали ночной тишины, казавшейся зловещей. Несмотря на усталость, многие не могли заснуть. Пустые желудки бурчали от голода. Но жажда была еще нестерпимей. Завидовали тем, кто догадался добить раненых лошадей и напиться густой горячей крови. Их лица уродовала кровавая маска: умыться было негде, и запекшаяся на губах, щеках, бороде, шее кровь нестерпимо чесалась и жгла кожу, так что эти воины горько теперь жалели о своем необдуманном порыве.
