А в ту ночь, когда леди Грэнс покинула его комнату, Шут был уверен — теперь весь дворец узнает, каков он на самом деле. И отчаянно клял себя за глупость, за выпитое сверх меры, за неспособность остановиться вовремя…
Но «ночная фея» Руальда почему-то никому так и не поведала о том, что главный распутник Солнечного Чертога существует лишь в слухах и сплетнях…
Подобно отцу Элеи Руальд не любил тянуть время, он желал устроить справедливый суд над королевскими рыцарями как можно скорее. Поотнимать у принцевых подхалимов все их замки, земельные наделы, да звания и отдать другим воинам. Тем самым, что приплыли за ним на Белые острова. Однако такие действия грозили повлечь за собой разного рода проблемы и щепетильные ситуации. И, как ни жаждал король разделаться с обидчиками побыстрей, даже он со своим помраченным умом понимал, сколь это опасно. Не дело королю ссориться со своими верноподданными дворянами. Они и обидеться могут, и союз какой-нибудь опасный заключить. Друг с другом или, того хуже, с сопредельными государствами.
Руальд рвал и метал, но с каждым днем все больше убеждался в невозможности наказать изменников. Слушание откладывалось и откладывалось, пока из почти сотни знатных господ, обвиняемых в заговоре против короля, не осталась пара десятков — самые мелкие бароны и рыцари, которые не имели ни влияния, ни денег, чтобы откупиться от наказания. Вот этих-то почти безземельных мелкотитульных господ и судили строгим королевским судом, по всем правилам. Хотя даже распоследний нищий в Золотой понимал, что главные зачинщики заговора, по обыкновению, остались при всех своих интересах. Тех же, кто не избежал суда, кого казнили, а кого просто с позором выгнали из города, лишив имущества.
Инцидент был признан исчерпанным. Обвинения со всех участников сняли.
Только принц по-прежнему пребывал под арестом в своих покоях. Руальд никак не мог прийти к окончательному решению, что же делать с единоутробным братом, так страстно возжелавшим корону.
Тодрик отбывал свое заточение безропотно, постоянно молился и каялся в содеянном. И это было гораздо хуже, чем если бы принц буйствовал и кричал о несправедливости. Ибо по городу уже ползли слухи о жестокосердии короля, не желавшего помиловать такого доброго и праведного брата. К тому ж, единственного прямого наследника династии… Других-то ведь так и не появилось…
Руальда, понятно, эти речи доводили до исступления еще больше, чем неспособность как следует наказать охочих до власти прихвостней своего брата. Еще больше, чем собственное увечье, которое стало для придворных неисчерпаемой темой для сплетен.
Шут за всеми дворцовыми интригами наблюдал отстраненно.
Он вновь стал прежним господином Патриком — насмешником и дураком для застолий. Что-то сильно изменилось в нем после Островов, после жарких объятий Нар… будто меньше стало страха… Стена, отделявшая его от мира, дала трещину…
Шут старался не думать о странном наваждении, которое случилось между ним и невестой короля. Но когда мысли его возвращались к событиям той ночи, он неизменно удивлялся — как же так вышло, что маленькой колдунье удалось сломать ту преграду, о которую разбивались все страстные поцелуи придворных фрейлин… Отчего он с такой легкостью забыл обо всех своих принципах и опасениях?
Но вместе с тем, Шут чувствовал и смутную тревогу: даже не осознание, а зыбкое неуловимое предощущение того, что содеянное ими было ошибкой…
Между тем, балы следовали один за другим, и весь дворец жил предвкушением свадьбы. Нар, перестав скрываться от придворных, обернулась настоящей звездой света. Мадам Сирень пошила для нее такие восхитительные наряды, что даже леди Арита, как всегда высокомерно, но все же признала, мол, невеста короля «не лишена очарования». Шут удивлялся прежней своей слепоте — когда-то Нар казалась ему некрасивой… Дивился он и тому, как сильно изменили тайкурскую волшебницу новые платья. Впрочем… дело было не в нарядах, не в драгоценных каменьях — изменился взгляд принцессы. Перемены затронули самую суть ее существа, и внешняя привлекательность стала лишь отражением этих внутренних превращений. Красота Нар соткалась из ее жестов, походки, улыбки… которая волшебным образом преображала резкие, заостренные черты лица.
Шут смотрел на принцессу, гордую таргано, и понимал, что она все-таки исполнила волю своего отца. Возможно, Нар всего лишь одела маску, но для всех она перестала быть воином, обернувшись настоящей юной леди.
Руальд носился с Нар так, точно она была по меньшей мере золотая. Придворные дамы и фрейлины, лишившись покровительства прежней королевы, из кожи вон лезли, только бы понравиться новой возлюбленной Его Величества. Шут высмеивал эти жалкие корыстные потуги без малейшего зазрения совести. Глядя на высокомерные лица бесстыжих сплетниц, он неизменно вспоминал тот разговор, подслушанный в саду, и обида за королеву стальными когтями сжимала сердце. Дамы прекрасно чувствовали, как Шут к ним относится, и пытались отвечать ему тем же, но, даже выдуманные совместно, их плоские шутки не могли сравниться с едким, точно сок травы кру, сарказмом господина Патрика. Его высказывания были так изящны и жестоки, что фрейлинам оставалось только бессильно поджимать губы и фыркать от возмущения. Они больше не пытались флиртовать с ним, быстро осознав — этот новый шут, вернувшийся с Островов, мало чем напоминает прежнего любимчика всех дам.
С Нар Шут почти не общался. Он был не глуп и быстро понял, что рядом с ней его Сила становится безграничной и неуправляемой. Чем сильнее маги, понял он, тем ярче проявляется в них Дар, когда они рядом. На Островах, с Ваэльей, ему тоже мнилось, будто он близок к прозрению. А стоило потом оказаться одному — и поток этой дивной энергии так ослабел, что казалось, его и нет совсем. Впрочем, наставница была права — постепенно дар пробуждался в нем. И также постепенно Шут учился понимать эту неведомую силу. Но с Нар он терял над ней контроль. С Нар он был точно едва научившийся ходить ребенок, брошенный в кипучую стремнину. Шут инстинктивно чувствовал, что просто не готов к таким бурям эмоций и каскадам энергии. Да и вообще… не пристало королевскому шуту водить дружбу с будущей женой Его Величества. Кто он таков для подобной дружбы? Правильно — никто. Глупый дурак… Подзаборный найденыш…
— Почему ты избегаешь Нар, Патрик? — король поставил очередную фигуру на башенку из других таких же. Была уже глубокая ночь, но королю не спалось, и он коротал часы в обществе своего шута и бутылки сувартийского. Они даже не играли, просто выстраивали на доске для «престолов» столбики из фигур — кто выше. Забава была детская, но нравилась обоим. В основном тем, что не требовала умственных затрат и позволяла свободно говорить о самых разных вещах. Последний вопрос, однако, застал Шута врасплох.
