– И я тоже вижу… Начинаю понимать…У нас вряд ли будет другой сын, так что…
– Ты о чем это задумался, старый? Хочешь лишить Гура всего?! Одумайся! Он – наша кровь и плоть! Какой бы он ни был. И вообще, все, что ему нужно, это хороший помощник, спокойный, уравновешенный, мудрый, к советам которого он бы прислушивался!
– И ты надеялась, что таким советником станет Гар? – Гареш не смог сдержать смешка. – Ему не хватит решимости даже заговорить с Гуром!
– Как же тогда нам быть! Ведь мы, даже если захотим жить вечно, не сможем! Рано или поздно… -Рано… Поздно… Все дело во времени… И, кажется мне, нам будет дано его ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы убедиться: мы оставляем наш караван в надежных руках…
– О чем это ты?
– Да так, жена, – он махнул рукой, – размышляю вслух – только и всего… Ты говорила, что плохо себя чувствуешь. Не сиди же на ветру. Иди спать.
– Ну да! Теперь, когда ты своими разговорами разогнал все сны на несколько ночей вперед! Я же буду думать, что ты там задумал. Надеюсь, ничего такого, что повредило бы нашему сыну!
– Разумеется, нет!
– И ты не собираешься лишать его…
– Он станет хозяином каравана после меня. Да будет так. Конечно, не знаю, что будет потом. Все-таки, у нас растет Хранитель…
– Ну, его время придет еще не скоро! – старуха улыбнулась. Мысль о наделенном даром вносила тепло в ее душу. Особенно в сочетании с совершенно ясным осознанием того, что малыш никогда не будет конкурентом их сына. Потому что они разных поколений, разных времен. – Значит, как и я, все, о чем ты думаешь, это что ему нужен хороший помощник.
– Да. Только и всего. Успокойся. И иди спать. А то я, вместо того, чтобы устанавливать шатер, с тобой тут лясы точу.
Старуха прыснула в ладонь.
– Что смеешься? – нахмурился Гареш.
– Ты так сказал, словно сам собрался вбивать опоры или укреплять снег!
– Мое дело руководить.
– Конечно. И, все же…
Но он уже не слушал ее. Проворчав:
– Ну, а раз ясно, я пошел, – хозяин каравана решительно повернулся к жене спиной.
– И так столько времени потерял из-за тебя. Нет, чтобы проснуться немного позже…
– Не скажи… – забормотала старуха, словно в бреду. Она тоже поворачивалась, но не чтобы уйти прочь, а, наоборот, вернуться в повозку, закутаться в одеялах, поскорее унять дрожь и успокоиться… Если удастся, конечно… Если удастся. – Я многое узнала такого, чего мне было бы лучше не знать… Эх, Гареш, Гареш, он ведь твой сын! Боги позаботились о нем сполна. И если в нем и есть какие-то недостатки, то они – от твоего воспитания. Это сейчас, после встречи с богом солнца, тебе захотелось быть добрым, справедливым, терпимым, а вспомнил бы ты, каким был прежде! Так что нечего удивляться, что Гул такой, какой есть. И вообще, ты должен богов молить, что он не стал нюней и размазней. Такое бывает у сильных, властных родителей. Он тот сын, о котором ты так мечтал. Он стал таким, каким ты хотел его видеть. Чем же ты недоволен? Что твой идеал изменился и мальчик ему больше не соответствует? Ох, мой муж, не ставь, молю, меня перед этим выбором: решать, на чью сторону мне становиться… – она широко зевнула. – Ох, что-то мне действительно… не очень… И бок заболел. И голова кругом идет. И вообще слабость какая-то… Да, старость – не радость. Это молодой и красивой быть хорошо. И почему, интересно, боги придумали эту штуку – старость? Без нее мы могли бы куда лучше служить Им… Хотя… Как бы не хотелось засыпать вечным сном! Если бы еще знать, что с Гуром, с его детишками все будет хорошо, а то ведь кроме них у нас со стариком и нет никого… Была бы дочка жива… – губы старухи задрожали, глаза наполнились слезами. – Милая моя, зачем же ты умерла так рано? Ты была… Совсем маленькой девочкой, крохой. Ты… Ты даже не увидела мир, не то чтобы успеть его разглядеть, полюбить… Что же ты видишь в своем вечном сне? – она всхлипнула, закрыла руками лицо, беззвучно зарыдав.
Воспоминания о дочери всегда причиняли ей такую сильную боль, с которой ничто не могло сравниться. Поздний ребенок, такой долгожданный, когда женщина всегда хотела иметь дочь… И, вместе с тем – внезапный, нежданный… Она могла быть сверстницей первенького Гура… Но он всегда был таким рассудительным и не торопился с детьми, которые появились уже позже. Много позже… После смерти девочки… А ведь… Как глупо все получилось! Из-за какой-то ерунды…
Нет, она не могла больше думать об этом, вспоминать. Пододвинувшись к сундуку, она осторожно достала из-за него спрятанный в тайнике маленький кошель, развязала тесьму, достала темный, неровный шарик, который поспешно сунула в рот.
У нее не хватало половины зубов, а ягода была совсем сухой, так что старухе пришлось приложить немало сил, чтобы хоть как-то разжевать ее, прежде чем проглотить.
– Она была сладкой, когда я – молодой, – шептала она, возвращаясь на свои одеяла.
– Прежде ягоды Меслам можно было найти сколько угодно… А теперь… Ну да, конечно, легенда о мире сна! С тех пор как ее прочли в городах, все кусты не просто вырубили – выкорчевали с корнями, сожгли, обратив в пепел, перекопали землю, сделали все, чтобы и следа не осталось… А в чем виновато бедное растение? Да и господин Шамаш, разве Он запретил его? Разве Его гнев стер ягоды Меслам с лица земли? Нет. А сколько от них пользы! Только они могут успокоить душу, вернуть сон… Хотя… Конечно, если бы у меня были маленькие дети… – она тяжело вздохнула, ее глаза сами закрылись, голова опустилась на грудь. – Мало ли что им могло прийти в голову. Они ведь, в жажде приключений, могли поступить как Мати. И кто знает, что случилось бы тогда. Ведь не все они идут дорогой бога солнца. А я… Что я? Я уже старуха. И вряд ли встречу Обманщика.
Зачем я Ему?
С этими мыслями она и заснула.
Проснувшись поутру, Нани потянулась:
– Мне снился такой чудесный сон! – она зевнула, потерла зачесавшийся нос. – Будто мы были в городе, таком большом, что на его главной площади свободно поместились три каравана…
– Три каравана одновременно? – Инна, проснувшаяся незадолго до подруги, уже успела умыться и причесаться. – А такое возможно?
– Ну я не знаю! – Нани поморщилась, недовольная тем, что ее рассказ прервали.
– В эпоху древних легенд случалось… – задумчиво промолвила Мати. Она сидела в своем углу, глядя на линии на ладони, словно пытаясь прочесть по ним дороги своей будущей судьбы. – Это называлось ярмарочной неделей.
– А тебя кто спрашивает? – толстушка поджала губы, глядя на чужачку с презрением, в то время как ее подружка, небрежно хмыкнув, просто отвернулась в сторону, всем своим видом показывая, что ей это совершенно не интересно. – И вообще, какая разница, возможно это или невозможно! Ведь это был только сон, – а затем, повернувшись к Инне, она продолжала: – Это был самый чудесный сон в моей жизни!
