— Еще не встречал более удивительного создания! — воскликнул Эндорэн. — Что ж, я принимаю жертву, Тихон. Стаю мы отпустим, а что нам делать с тобой? Ты — отважный боец, и вроде бы не злодей, потому твоя жизнь стоит слишком дорого, чтобы ее прерывать. Решено! Твой удел — служить нашему народу. Поклянись на священном мече, в котором живет душа великого мага Иптонома, что будешь верным слугой.
Он передал мне красивый широкий меч с золотой рукоятью.
— Клянусь волшебной клятвой быть верным слугой Королевства Солнечных Кристаллов, — опустившись на колени, я поцеловал граненое лезвие меча. — Да покарает меня великая сила эльфийского мага Иптонома, заключенная в этом мече, если я осмелюсь ее нарушить.
С поклоном я вернул меч.
Пророчество Шениглы о вечном рабстве осуществилось.
— Пока ты свободен, — объявил Эндорэн, жестом позволяя уйти. — Закончатся в королевстве мирные времена, мы тебя призовем.
— Благодарю за снисхождение, милостивый государь, — поклонившись монаршей чете, я спустился к конвоирам.
Эльфийских стражников возмутило решение короля, приравнявшее ненавистного вампира к их славному числу, но никто из них не поднял на меня руки.
Стая перемещалась по лесу короткими перебежками, укрываясь от дневного света в тени зеленых крон.
— Народись ты бабой, Тишка, из тебя бы вышла прилежная куртизанка, — жужжал Лаврентий. — Мы как тебя увидали, понадеялись, что ты разрушишь колдовством солнечные кристаллы, перебьешь вражьих солдат и завладеешь городом. Мы бы тогда на славу попировали. А ты чего удумал?!! В неволю продался вражьему царю. Трус ты, и нет для тебя иного званья.
— Из твоих рассуждений, Лаврушка, просится вывод, что мне следовало оставить вас в крепости и одному выйти на свободу, — не скрывая злобы, процедил я.
Болтун пугливо умолк.
Прошло двадцать лет.
Волочаровск разросся, обзавелся примыкающими деревнями. Люди разобрали осиновую крепостную стену. Каждый двор был теперь обнесен забором из осины, только высокие ограды не мешали мне беспрепятственно вторгаться на территорию людей.
В городе на постоянной службе остались Андрей с женой Машей и Фимка. Веселый проказник остепенился, стал почтенным главой семейства Ефимом Евгеньевичем. Бессменный градоначальник Пыжиков убелился сединой, начал лысеть. Когда он вечерами скакал вприпрыжку из гостей в гости, в нем виделся не шустрый колобок, а испуганный пингвин.
Думаю, мы с Андреем были друзьями, хотя он упрямо отказывался признать нашу дружбу. Он разрешил мне иногда охотиться в городе и сам частенько меня подкармливал. Если мой оберег становился красным по Машиному волшебству, это означало, что для меня приготовлено угощение. По осени или накануне праздников мне доставалось столько крови, что я был не в состоянии выпить ее за ночь. На опушке леса я выкопал тайник и припрятывал там остатки ужина.
Однажды, не подозревая о слежке, я нес полученное от Андрея ведро с бычьей кровью к тайнику.
— Ах ты, поганый пес! — Лаврентий вышел навстречу из куста бузины. — Совести в тебе нет ни шиша.
Он встрепенулся, словно тетерев на токовом поле. Я поставил ведро на траву и выпрямился.
Признаю, я допустил весьма досадную оплошность. И теперь мне предстояло как-то объяснить другу причину частичного предательства.
— Нет, ты не пес, Тишка! Ты — крыса! — Лаврентий попытался обойти меня слева, но я разворачивался в такт его шагам. — Нет, и не крыса! — бессознательно почесавшись, он ободрал когтями затылок и взвизгнул. — Крысы горой стоят друг за друга… Щука — вот ты кто. Ты — хитрая злая щука, что печется только о своем ненасытном брюхе и не щадит даже своих меньших собратьев.
— Я не отрицаю, что являюсь щукой, Лаврушка. Но и ты, однако, не карась. Оба мы — щуки в этой бурливой реке, — я охватил поляну широким жестом.
Лаврентий отскочил к молодой короткой елке.
Он осекся, придумывая едкие фразы для контратаки. Аппетитный запах все чаще привлекал его внимание к ведру у моих ног. Гордость фаворита Екатерины Великой и голод вампира несколько секунд боролись в нем, но голод, как и следовало полагать, одержал победу.
Подхватив ведро, Лаврентий умчался в кусты. Я не стал его ждать и ушел в лес. Вскоре он догнал меня.
— Возьми меня в долю, Тишка, — он сорвал лист репейника и вытер им губы — я поклянусь молчать о твоих вольностях до конца ночей.
— Считай, ты в доле, Лаврушка, — я улыбнулся, втягивая клыки.
Мое сердце не утихало.
— Судить атамана я не уполномочен, но позволь молвить как давнему приятелю, нехорошо это, что ты отдаешься всем без разбору, словно трактирная потаскуха.
Я агрессивно развернулся, и Лаврентий едва не обмочился с испуга. Он отступил, заслонившись от меня ладонями.
— Иди, не бойся. Я тебя не съем, — буркнул я.
— Кто тебя знает, — прошептал друг, намекая на мою ненасытность.
От обиды и стыда меня пробрало на задушевный разговор. Вопреки предупреждению Бажены, я выболтал Лаврентию все свои тайны. От удивления у него стал заплетаться язык. Я искренне верил, что он посочувствует страданиям моей нежной творческой души, но так и не понял его истинного отношения к моим сомнительным поступкам.
Четыре месяца спустя…
Фимка и Андрей, совершавшие ночной обход городка, отвлекли меня от ужина. Я недовольно заурчал. Мои челюсти не желали отпускать шею полугодовалого теленка, вытащенного на объездную дорогу.
Волк и охотник не собирались уходить. Невидимыми тенями они нависли за спиной.
— Твоя наглость не знает границ, Тихон, — возмутился Андрей.
Щелчок арбалета предупредил о серьезности его намерений.
Приглушенно зарычав, я посмотрел на них краем глаза.
— Мы пришли не слушать скрип несмазанной телеги, а взыскать с тебя ответ за бесчинства, произведенные в городе, — Фимка нервно помахал хвостом.
Я прервал ужин, зализал кровоточащую рану на шее теленка, поднялся и развернулся, стряхивая со штанов придорожную пыль.
Андрей опустил арбалет.
— Ты нарушил уговор. Позволил своему дружку промышлять в деревнях. Мы тебе все прощали и дотерпелись до отъезда в Петербург. Ревизионная комиссия посчитала, что мы не справляемся с работой.
Мелкие морщинки на лице Андрея углубились и расширились, а черные усы раздвинулись клешнями краба.
— Сожалею, — огорченно протянул я. Угождая одному приятелю, я потерял других. — Прибудете в столицу — не погнушайтесь гостеприимством князей Шелкоперовых. По воскресеньям они потчуют гостей дивной печеной севрюгой в лимоновых кожурках.
