Хозяин одного из домов, фасадом выходивших на площадь, сообразил, как извлечь из малоприятного обстоятельства выгоду. Он открывал своё заведение ранним утром и закрывал как раз перед началом вечернего разгулья. Слуг не держал, всю еду, какую подавал на стол, готовил вместе с женой и дочерью. Пища выходила дешёвая и простая, и время от времени подгорала, но двумя блюдами дом славился: мясным бульоном и холодцом. Хин заходил сюда всякий раз, как бывал в Городе, и харчевник, жизнерадостный, упитанный мужчина средних лет, при нём за свои слова не опасался. Он вообще любил поболтать и только один секрет хранил свято, да и тот кулинарный: способ охлаждения.
Дом встретил правителя весёлой, вполне мелодичной музыкой. Какая-то сонная зеленоволосая девица — по всему видать из соседней зоны Олли — привычно бряцала на расстроенном кутуре,[10] но даже при таком усердии слушать её было приятней, чем какофонию снаружи. Лучи света, сочившиеся через окна-щели под потолком, выхватывали из полутьмы клубы пыли, лениво танцевавшие в воздухе, три стола, за одним из которых сидел сам хозяин. За другим — двое летней из Умэй, судя по ошарашенному выражению их лиц, случайно отыскавшие этот уголок покоя и уже порядочно потрёпанные как самим Городом, так и, в особенности, центральной площадью.
— Процветаем, — негромко, но важно сообщил харчевник Хину, кивнув на гостей в углу, рассеянно ковырявшихся в пище. И, вспомнив о вежливости, прибавил: — Ясный день.
— Ясный, — ответил уан, присаживаясь рядом.
Зеленоволосая девица, очнувшись от грёз, расслышала дребезжание инструмента и взялась подкручивать колки. Приятная музыка стихла; визг, грохот и гудение голосов на площади вмиг сделались слышней. Даже хозяин поморщился, но тут же расплылся в довольной улыбке:
— Эк неуютно, — сказал он. — Хорошо что взял эту… музыкантшу.
— Она откуда? — приглушённо поинтересовался Хин.
— Кто его знает, — сделал недоумённый жест харчевник. — Что из Олли — это видно, а там… Да как будто я там какие места знаю.
Девица поправила тунику, всё сползавшую с груди, и начала выводить певучий минорный мотив.
— Хорошо играет? — осведомился хозяин тем тоном, каким просят знатока оценить купленную диковинку.
— Хорошо, — решил Хин.
Девушка оказалась ему чем-то симпатична, может быть тем, как по-детски недовольно сводила брови, слушая то музыку, то свои сны. Сердитое выражение, похоже, было для неё вполне обычным.
Харчевник просиял.
— Процветаем, — повторил он довольно, затем, кряхтя, выбрался из-за стола и уточнил, как делал всегда: — Вам, стало быть, на этот раз бульон?
— И поруби мяса.
— О, — обрадовано протянул хозяин, — другое дело. Хорошему человеку надо хорошо кушать.
Он ушёл на кухню. Гости за дальним столом о чём-то негромко, но горячо спорили. Девица завела плясовую. Удалая мелодия странно подействовала на Хина: было в ней что-то похожее на развесёлую песню лятхов. Казалось, вот-вот раскроет клюв и заголосит, покачиваясь, Ре…
— А вот и обед! — бодро провозгласил харчевник, ставя на стол две миски. Хин невразумительно хмыкнул, а летень, не заметив перемены в его настроении, присел рядом. — За вашим знакомым я уже послал, — радуясь собственной предупредительности, сообщил он.
Правитель озадаченно нахмурился:
— Каким знакомым?
— Ну, — хозяин даже слегка растерялся, — светловолосый такой, как мы… Даже ещё светлее будет. Кудри тоже, грива — во! — до пояса. Приметный очень. Роста вроде обычного, а наружности… ну, такой, знаете… не нашей. Приметный очень, — повторил он, сбившись, и, поймав мысль, продолжил: — Приходит ко мне и так уверенно про вас спрашивает. Ну… я ему, ясное дело, сразу не говорю. Я его, значит, прежде спрашиваю: а чего вы, мил господин, его ищете? Знакомый что ли? Он и: да, — говорит, — знакомый.
Входная дверь хлопнула, в коридоре быстро и весело застучали каблуки. Одезри перевёл взгляд на арку. Новый гость дома не задержался у порога. Светловолосый, как и описал харчевник, в тёмно-зелёном чужеземном наряде, он направился прямо к столу, за которым сидели хозяин и Хин.
Харчевник сразу его узнал и даже рассердился:
— Зачем же вы сказали, что знакомый? — строго вопросил он, поднимаясь с места.
— А мы знакомы, — весело и звонко откликнулся гость, встряхнул волосами. — Только уан Одезри меня никогда не видел.
Он посмотрел Хину прямо в глаза. Тот чуть опешил от подобной манеры, но понял прекрасно, почему хозяин затруднился описать внешность гостя. Прямой решительный нос, высокий и широкий лоб, свидетельствовавший об уме, необычайно светлая для летня едва загорелая кожа, но глаза — в точности как у Орура: пронзительные, изумрудно-зелёные. А самым важным было нечто чужое, чему Хин не видел объяснения, но чуял, словно животное: в повадке, в голосе. Это так насторожило его и отвлекло, что он не сразу догадался:
— Уан Эрлих?
Летень на удивление грустно улыбнулся — Хин изумился выразительности его лица, достойной лучших актёров, и тому как быстро сменялись на нём самые разные, непредсказуемые выражения.
Харчевник, поняв, что стал третьим лишним, раскланялся и отошёл проведать других гостей. Эрлих, не дожидаясь приглашения, сел.
— Нельзя же так смотреть, — обронил он без укоризны.
Хин молча отправил в рот горсть мяса и запил бульоном.
— Вы недовольны, — словно великую новость сообщил Эрлих. — Я понимаю, вы сейчас гадаете, что мне от вас нужно.
Одезри сделал жест отрицания:
— И как много об этом знает младший Марбе? — поинтересовался он.
— Вы намерены как можно скорее уйти, но при том не показать, что уходите из-за меня, — истолковал его поведение Эрлих. — Не понимаю, при чём здесь мой сосед или его брат и советник. Во всяком случае, до тех пор пока никто из них не обладает единоличной властью.
Он задумался. Хин перестал есть и внимательно смотрел на него, не чувствуя фальши, и всё же подозревая игру.
— Разве лишь он не хочет, чтобы мы с вами встретились, — тем временем сообразил Эрлих.
— Почему бы? — подчёркнуто ровно выговорил Одезри и скептически прищурился, не сводя упорного взгляда с собеседника.
Тот никак не желал прекращать фарс. Во всяком случае, на вопрос ответил так словно не заметил ни чужой интонации, ни выражения лица:
— В Лете каждый думает о себе. Ему наша встреча невыгодна. Он боится отстать, а не отстать — я уже называл причину — не может, — красивое лицо вдруг стало насмешливым. — Или вы думали, младший Марбе искренне заботится о вас?
Хин спокойно улыбнулся:
