— Нет. Я и сам немало об этом думал. По пути из Винчестера я проезжал Эймсбери… — Внезапно он подался вперед. — Что с тобой, Мерлин? Ты болен?
— Нет. Просто ночь сегодня душная. Думаю, приближается гроза. Продолжай. Ты проезжал через Эймсбери.
— Тебе известно, что я там родился? Так вот, мне подумалось, что если я возведу монумент в таком месте, то не дам повода для обид. И есть еще одна причина считать это место удачным выбором. — Он свел брови. — Ты побелел как полотно, мальчик мой. Ты уверен, что здоров?
— Совершенно уверен. Может, только устал немного.
— Ты ужинал? Прости мне мою невнимательность.
— Благодарю тебя, я поел в дороге. У меня есть все, что мне нужно. Хотя, возможно… немного вина…
Я приподнялся, но он опередил меня и оказался на ногах раньше, обошел стол и, налив из кувшина, сам подал мне кубок. Пока я пил, он оставался подле меня, застыл, присев на край стола. Мне отчетливо вспомнилось, как он вот так же сидел, когда открылся мне в Бретани. Помню, как согрело меня это воспоминанье и как спустя некоторое время я смог улыбнуться ему.
— Со мной все в порядке, милорд, в самом деле. Прошу тебя, продолжай. Ты хотел сообщить мне второй довод в пользу сооружения памятника в Эймсбери.
— Ты, наверное, знаешь, что неподалеку оттуда похоронены британцы, предательски зарубленные Хенгистом. Думаю, уместно — и, верно, не найдется ни одного человека, который оспаривал бы это, — чтобы монумент в честь моей победы, в честь объединения королевства под властью одного короля стал бы памятником и этим воинам. — Он помолчал. — Можно сказать, что есть и третий довод, к тому же более сильный, чем первые два.
Очень тихо, не поднимая глаза от своего кубка с вином, я сказал:
— То, что в Эймсбери и так находится величайший монумент Британии? Возможно, величайший на всем Западе?
— А, — воскликнул он, глубоко удовлетворенный. — Выходит, и твоя мысль бежит той же дорогой? Ты видел Хоровод Великанов?
— Я съездил к нему из Эймсбери, когда возвращался домой из Винчестера.
При этих словах он встал и обошел вокруг стола, возвращаясь к своему креслу. Сев, он наклонился вперед, положив руки на стол.
— Тогда тебе известен ход моих мыслей. Пока ты жил в Малой Британии, ты видел достаточно, чтобы понять, чем когда-то был Хоровод. И ты видел, чем он стал ныне — беспорядочные глыбы камней в уединенном месте, продуваемые ветрами и палимые солнцем. — И король медленно добавил, наблюдая за мной: — Я говорил об этом с Треморином. Он сказал, что не во власти человека поднять эти камни.
— И тогда ты послал за мной, чтобы я поднял их? — улыбнулся я.
— Ты, должно быть, слышал разговоры о том, что их воздвигли не силой человеческих рук, а силой волшебства.
— Тогда, — ответил я, — люди, несомненно, снова будут повторять это.
— Ты хочешь сказать, что можешь это сделать. — Он прищурил глаза.
— Почему бы и нет?
Амброзий не улыбался, он просто молчал, в ожиданье, и в том, что он не улыбнулся, заключалась вся его безграничная вера в меня.
— О, я слышал все эти легенды, а также и те, что рассказывают о Стоячих Камнях в Малой Британии. Но камни были водружены людьми, мой господин. А то, что было сделано человеком однажды, может быть повторено вновь.
— Выходит, если у меня нет чародея, то по крайней мере есть опытный механик?
— Именно так.
— Как ты это сделаешь?
— Пока что я знаю чуть больше половины. Но то, что было возведено однажды, можно возвести снова.
— И ты сделаешь это для меня, Мерлин?
— Конечно. Разве я не сказал, что готов служить тебе, чем только смогу? Я восстановлю для тебя Хоровод Великанов, Амброзий.
— Впечатляющий символ Британии, — задумчиво произнес он, глядя на свои руки. — Когда придет мой час, Мерлин, меня похоронят там. То, что Вортигерн хотел совершить для своей твердыни под покровом тьмы, я сделаю для своей при свете дня; под этими камнями будет похоронен король — воин под порогом всей Британии.
Должно быть, кто-то отдернул занавес двери. Часовых не было видно, лагерь затих. В каменном обрамлении дверного проема сверкала звездами синяя ночь. Вокруг нас поднялись исполинские тени, гигантские камни соединялись, подобно сплетшим ветви деревьям там, где давно истлевшие руки высекли знаки богов воздуха, воды и земли. Тихо говорил чей-то голос: голос короля, голос Амброзия. Он звучал уже несколько минут, и я слышал его смутно, словно древнее эхо из тьмы.
— …и пока король будет лежать под тем камнем, не падет королевство. Потому пока стоит и будет стоять на века, восстанет Хоровод, и свет прольется на него с живых небес. И я привезу Король-камень, чтобы лег он на могильный холм, и станет он сердцем Британии, и с той поры все короли станут одним Королем, и все боги единым Богом. И ты восстанешь в Британии и пребудешь навечно, поскольку с тобой мы создадим Короля, чье имя будут помнить, пока стоит Хоровод, и тот Король будет больше чем символ; он будет щит и неутомимый светозарный меч.
И это был уже не голос короля; это мой голос звучал в темноте. Король все так же сидел по противоположную сторону заваленного картами стола, его распластанные ладони вдавились в бумаги, а глаза темнели под ровными бровями. Между нами тускло горела лампа, и свет ее колебался в сквозняке от приоткрытой двери.
Я не сводил с него глаз, пока зренье мое не прояснялось.
— Что я сказал?
Он с улыбкой мотнул головой и потянулся за кувшином с вином.
— Это обрушивается на меня как обморок на беременную девицу, — раздраженно произнес я. — Скажи, о чем я говорил?
— Ты подарил мне королевство. А еще подарил бессмертие. Чего мне больше желать? А теперь выпей, прорицатель Амброзия.
— Нет, не вина. У тебя есть вода?
— Вот. — Он встал из-за стола. — А теперь тебе самое время отправиться спать, да и мне тоже. Рано утром я уезжаю в Маридунум. Ты уверен, что у тебя нет никаких поручений?
— Скажи Кадалу, чтобы он отдал тебе серебряный крест с аметистами.
В наступившей короткой тишине мы, не мигая, глядели друг на друга. Я был почти одного роста с ним.
— Итак, прощай, — мягко сказал он.
— Как сказать «прощай» королю, которому даровано бессмертие?
Он бросил на меня странный взгляд.
— Так значит, мы увидимся снова?
— Мы увидимся снова, Амброзий.
И тогда я понял, что в пророчестве моем была его смерть.
Килларе, как мне говорили, — это гора в самом сердце Ирландии. Есть горы и в других краях острова, которые хоть и не столь высоки, как в нашей Британии, но все-таки заслуживают это название. Но Килларе — совсем не гора. Это полого сходящийся к вершине холм, высотой, думаю, не более трехсот футов. Он даже не порос лесом, а склоны его покрыты жесткой травой, лишь изредка встают среди нее приземистые заросли терновника или немногие одинокие дубы.
