– Тебе, конечно, живется спокойнее. Сидишь в своем захолустье, зачаровываешь дождик для крестьянских полей и отводишь шторма от лодочек рыбаков.
– Эти крестьяне и рыбаки кормят твою обожаемую столицу. А до ваших интриг мне нет никакого дела.
Улыбка женщины вдруг стала слишком понимающей и сочувствующей:
– Ра-Ил, послушай, ты можешь вернуться в любое время. С твоими способностями и силой глупо продолжать сидеть в этой жалкой дыре. Я говорила с Кором. Он готов забыть обо всем, что ты наговорил ему. Но, конечно, тебе нужно извиниться.
Жрец поднялся, оперся кулаками о стол, нависая над шаром и лицом женщины:
– Передай Кору, что я не возьму обратно ни одного слова. Он бездарный маг и жадная скотина. Его место не на троне верховного жреца, а у выгребной ямы в качестве младшего помощника чистильщика. Я не собираюсь служить придворным шаманом у императора, к которому он имеет столь сильное пристрастие. Если он хочет вести войны, пусть справляется собственными силами – без прирученных молний и ветра, дующего в корму.
– Но, послушай, нам самим выгодно…
– Мне это не интересно. Я буду продолжать зачаровывать дождик и водить в море лодки.
– Ты упрям и глуп, – с достоинством произнесла Ола. – Ты можешь сколько угодно продолжать делать вид, что тебе нравится оставаться в этом убожестве. Но если не хочешь думать о себе, подумай о своих учениках. Из-за своего ослиного упрямства ты запер их в нищей норе и лишил возможности проявить способности, а также занять место, подобающее их происхождению.
Ра-Ил шумно выдохнул и опустился на прежнее место. Этот разговор и подобные ему повторялись каждую неделю с удручающей регулярностью. Лестью, насмешками, а иногда и откровенным шантажом Ола пыталась выманить его обратно в Аюлу. Но каждый раз неизменно натыкалась на «ослиное упрямство» и отступала.
– Ладно, поступай, как знаешь, – заявила она наконец, и ее лицо в шаре стало постепенно таять. – Но мое терпение может рано или поздно закончиться.
– Я тоже был рад тебя видеть, – сказал он пустой сфере и отодвинул ее на прежнее место.
Больше они не виделись и не разговаривали. Через три дня прекрасная, цветущая Антарина была расколота невероятным по силе природным катаклизмом. И те, кто жил в центре материка, погибли первыми…
Рамон открыл глаза, просыпаясь от назойливых гудков будильника. Перед глазами все еще стояло южное небо, видимое через треугольное окно, бесконечная полоса моря и лицо женщины, которая была мертва уже несколько тысячелетий.
Проклятый даханавар! Воспоминания, от которых лугат отказался давным-давно, назойливо возвращались. Интриги многовековой давности, любовь, уничтоженная в незапамятные времена, земля, само существование которой превратилось в легенду…
Вьесчи поднялся с дивана, вынул из ящика стола плоскую коробку, сунул ее в карман. Когда он проходил мимо комнаты Дины, увидел, что та сидит у телевизора, смотрит прогноз погоды и сосредоточенно записывает что-то в блокнот…
Вилисса явно заждалась его. Дверь открылась сразу. Поразительная особенность всех некромантов – полная уверенность в своей силе и ни грамма осторожности.
Пентхаус Доны не удивил Рамона. Нечто подобное он и представлял. Много света, зеркал и блестящего паркета. В просторном холле вместо люстры – светильники в виде длинных, острых кристаллов. Светло-бежевые стены. В углу – узкая ваза с причудливо изогнутыми ветвями, покрытыми искусственным снегом.
Вилисса, одетая в простой черный джемпер и такую же черную узкую длинную юбку, на фоне своей зеркально-белой квартиры казалась маленьким траурным призраком.
– Проходите, Рамон. Кристоф скоро будет.
На ее белых тонких пальцах поблескивали кольца с бриллиантами. В одном из них негоциант узнал свою работу.
Значительную часть гостиной занимал массивный сливочно-белый диван, похожий на сугроб. Два кресла – сугробы поменьше. На полу растянулась лохматая шкура полярного медведя. Люстра была похожа на неровно вырубленный из айсберга кусок льда. Одна из стен завешана круглыми зеркалами разных диаметров – от размера кофейного блюдечка и заканчивая хорошим подносом. Они были похожи на проталины, наполненные ледяной водой.
Дона с легкой улыбкой вопросительно подняла брови, заметив выражение лица Рамона.
– Пытаюсь понять, получил я обморожение или еще нет.
Она тихо рассмеялась в ответ и указала на кресло.
Негоциант сел. Дона опустилась напротив, погрузив маленькие босые ступни в густой медвежий мех. Спокойная, вежливая, выдержанная, невозмутимая. Пахнущая свежими, чуть горьковатыми духами. Глядя на нее, трудно было поверить, что в этом стройном теле, в белых руках, свободно лежащих на подлокотниках, скрывается сила, способная поднимать мертвых. Грязная, с точки зрения вьесчи, работа, не подходящая для этой девушки.
На стене, противоположной зеркальной, висел портрет красивой женщины в черном закрытом платье, с пышными светлыми волосами, уложенными в высокую прическу. Ее белое, чуть полноватое лицо выражало бесконечное лукавство и беспечность. Она сидела, слегка наклонив голову, искоса глядя на зрителя голубыми глазами с чуть поднятыми внешними уголками. И в ней было какое-то неуловимое сходство с Доной.
– Ван Дейк, – узнал Рамон руку художника. – Это вы?
– Моя мать, – улыбнулась Дона, оглядываясь на портрет.
Вьесчи оценивающе взглянул на девушку:
– Так, значит, это она была той знатной английской дамой, которая пригласила живописца посетить туманный Альбион?
Вилисса ничего не ответила на вопрос Рамона.
– Вам удалось достать артефакт?
– Да. – Он хлопнул по нагрудному карману куртки. – И, поверьте, это было непросто.
– Верю. – Она снова улыбнулась и спросила: – Как вы чувствуете себя теперь, снова обретя магию?
Негоциант посмотрел на стену, увешанную зеркалами, и тут же на их поблескивающих поверхностях стали распускаться тонкие морозные узоры.
– Вновь ощущаю себя целым, – ответил он.
С едва слышным мелодичным звоном открылась и спустя мгновение захлопнулась входная дверь. Раздались быстрые шаги, и в гостиную вошел Кристоф. Кивнул Доне и требовательно уставился на Рамона:
– Принес?
– Вриколакосы называют эту вещь Волчий Глаз. – Негоциант встал, однако не спешил отдавать артефакт новому владельцу. – Как и все предметы подобного рода, его нельзя носить на себе. Он должен быть вживлен в тело, иначе не станет работать.
Рамон открыл крышку шкатулки и вытащил амулет, похожий на обрывок паутины, в центре которой сиял желтый камень. Серые тонкие волокна непрерывно колыхались, словно на них дул ветер. По ним пробегали едва заметные блики.
