— С вокзала! — отвечает Ника, и слегка запнувшись, продолжает:- Я скоро уезжаю!
— Я приеду сейчас к тебе!
— Не стоит. Ты не успеешь! Поезд отходит через час. Лучше поговорим по телефону…
Но нетерпеливый голос перебивает Нику.
— Нет! Я хочу увидеться с тобой! Хочу попросить тебя о чем-то. Но это не телефонный разговор. Я сейчас приеду…
— Но ты же просил всего лишь позвонить! — испуганно говорит Ника.
— Какой у тебя поезд и вагон?
— Сорок четвёртый, шестой вагон! Но ты не успеешь. И поэтому, я хочу тебе сказать, что я не хочу… Володя! Володя!
Ника отчаянно вслушивалась в короткие гудки, которые доносились из глубины пласт-массовой трубки. Он бросил её! Не стал даже слушать…
Ника повертела в руках злополучную телефонную трубку, затем решительно повесила её на место, подняла рывком пакет с собакой, и пошла вперёд, к камере хранения, где лежали её вещи.
Вскоре подали поезд. Огромная масса народа, состоящая в основном из женщин, одетых в короткие куртки с капюшоном и черные тёплые брюки на синтепоне, устремилась вперёд к своим вагонам, таща за собой тележки с огромными полосатыми сумками, на-битыми до отказа купленным на рынке товаром. До отправления поезда ещё много времени. Пусть пройдут самые нетерпеливые, а потом, как схлынет основная масса на-рода, пойдёт и она, не торопясь, не толкаясь, и не сшибая других своей тележкой. Неподалеку от Ники остановилась пара, мужчина и женщина. Обоим было где-то за сорок с небольшим. Женщина, была одета в дорогую енотовую шубку, короткую, ниспада- ющую с плеч красивыми мягкими складками. Высокие, кипельно белые сапоги ботфорты сзади у колен перехватывались тонкими ремешками. Женщина была очень красива, как заметила Ника, хотя лицо её наполовину скрывала широкополая фетровая шля-па. Мужчина, что стоял рядом с ней, круглый как колобок и очень важный, был одет не менее изысканно. Черный строгий костюм, белая рубашка и галстук бабочка, выде-ляли его из всеобщей толпы. Во всяком случае, Ника с интересом поглядывала на странную пару. Мужчине, по-видимому, было очень жарко. Он то и дело обтирал носо-овым платком широкий лоб, а женщина, время от времени нервно подергивала пле-чами, и вскидывала голову, в своей великолепной фетровой шляпе.
Когда женщина в очередной раз передернулась и вскинула гордо голову, Ника уви-дела вдруг её лицо, презрительно сомкнутые губы ярко-вишнёвого цвета, прищурен-ные глаза с длинными ресницами, и аккуратно подведенным контуром век, сквозь черноту которых так ясно ощущался взгляд полный ненависти и злобы, которым она окидывала спешащих мимо неё женщин с сумками. Почувствовав на себе взгляд Ни-ки, женщина презрительно посмотрела на неё, скривила свои яркие полные губы, и, повернувшись к своему кавалеру, нарочито громко произнесла:
— Как-же они надоели, эти тряпичники. Портят весь вид нашего города. Готовы всю Москву растащить, чёртовы спекулянты. Гнать их надо в шею отсюда…
Ника, в другой бы раз просто не обратила бы на эти слова никакого внимания, мало ли ей приходилось слышать подобное, но сейчас, когда её нервы на пределе, она не может смолчать, тем более, женщина явно адресовала свою речь ей, рядом сто-ящей. Подтянув тележку с вещами ближе к себе, Ника повернулась к женщине в енотовой шубке, и, зло, прищурившись, произнесла:
— Так рассуждают только сытые и довольные мещане, которых жизнь ещё не потре-пала за шиворот. А вот дать бы вам эту тележку в руки, вы бы не то запели!
— Ах, ты хамка! — завопила женщина, злобно перекосив красивое лицо. — Сева! Се-вочка! Дай ты этой проходимке в рожу, чтобы знала, как шляться здесь и оскорблять…
— Тронешь, убью! — тихо произнесла Ника, глядя прямо в глаза мужчине, двинув-шемуся на неё.
Севочка остановился, беспомощно оглянулся на женщину в енотовой шубе, но та, брызгая слюной, вновь заверещала:
— Ты что, испугался её?
Мужчина опять двинулся вперёд, но Ника не стала ждать продолжения событий. Тем более, основная масса народа уже прошла на посадку. Ника подхватила пакет с собакой, и, рванув тележку, покатила её вперёд к перрону, не очень вслушиваясь в смысл тех слов, что раздавались за спиной. На душе было гадко, больно, обидно.
В самом деле, зачем нужно превращать огромный красивый город в подобие барахолки. И неужели они, обычные женщины — россиянки, на которых держится порой всё благо-получие семьи, эти труженицы, тянущие и тащащие за собой тележки с огромными по-лосатыми сумками, неужели они заслужили такой доли?
— А я? Заслужила ли я такой участи?
— Наверное заслужила, если именно ты тащишь эту сумку, эту тележку. — издевалось что-то внутри неё…И что-то там, внутри, порождало ответ. Только кому он был нужен?
— Но ведь я не пойду по миру с протянутой рукой, вот и волоку эту сумку. И знаю, что я не одна, нас много таких женщин, обрывающихся тяжестями, ради того, чтобы не упасть на дно этой жизни, а выстоять, выжить. И помимо этого, ещё прокормить своих де-тей, а также нигде не работающих мужей. Так что, мы продолжаем барахтаться, ради проклятых этих денег! Барахтаться назло всему, экономическому кризису, падению руб-ля, поголовной безработицы в стране, и даже назло себе! — так думала Ника, продолжая тащить за собой вдруг ставшую очень тяжелой синюю полосатую сумку.
— И конечно, тысячу раз прав Миша, странный директор лыжной базы. Человек не должен чувствовать себя рабом своих материальных благ, но…но, в то же время, мы слишком горды и непокорны генетически, что-бы смириться с тем, что даёт нам действи-тельность. И, навряд ли, всех нас можно заставить протягивать руку, прося милостыню, хотя-бы в виде пособия по безработице. Пока я молода, пока здорова, я в состоянии по-беспокоиться о себе самой. Так что не стоит моего внимания эта крашеная холёная выд-ра. Кто знает, отчего она так зла на нас, женщин, снующих по вокзалу в одинаково по-хожих куртках, в лёгких вязаных шапочках, в черных обтягивающих лосинах или теп-лых брюках-дутышах, и в стандартных зимних сапогах — "Аляски" китайского произ-водства. Да, мы может, противны сами себе, но мы не унываем, и в нас даже больше доб-роты, чем у этой сытой, разодетой в меха красавицы…
— Стой! — сильная рука мужчины схватилась за тележку и грубо дёрнула её на себя.
Подняв глаза, Ника увидела перед собой плотного парня в зеленой униформе. Па-рень, глянув оценивающе на Нику, подтянул ногой вверх тележку с сумкой, слегка при-подняв её, секунду раздумывал. Наконец, процедил сквозь зубы:
— Иди!
— Бедолага! — подумала Ника, усмехаясь. — Ему бы с пользой для дела кувалдой махать при его молодости и силе, а не стоять тут столбом, проверяя у пассажиров, со-ответствует ли вес сумок тридцати шести килограммам…
