В вагон она втащила сумку кое- как. Тридцать пять килограммов, это уже не шутка. Мо-жет и правы те, кто поставил парней в форме на перроне. Хоть как-то, но надо регу-лировать процесс этого "дикого бизнеса". А иначе, русская баба и гору на своих пле-чах сможет унести, если ей тому не воспрепятствовать!
Ника волокла свою сумку по длинному коридору вагона, низко наклонив голову, и лишь изредка поднимая её, и вглядываясь в номера купе. Скорее всего, она почувство-вала, как чьи-то руки подхватили её сумку, и знакомый до боли голос произнес:
— Я помогу!
Ника подняла голову. Перед ней стоял Володя.
— Где твоё место? — быстро проговорил он.
Ника молча развернулась и пошла вперёд. Кажется, вот так чувствовали себя те, кого вели на расстрел. Ника явно это сознавала. Молча, она показала Володе своё место, мол-ча смотрела как он быстрым и сильным движением закидывает тяжелую сумку с ве-щами на третью полку, как укладывает рядом пакет с собакой, тележку. О чем-то её спросил вдруг…
О чём? Она так и не поняла! Наверное, потому, что совсем ничего не слышала, ничего не понимала, и словно онемела от того странного состояния, в котором оказалась благо-даря Володе…
— Выйдем в тамбур! — вдруг донеслись до Ники слова.
— Выйдем! — согласилась она, и пошла вперёд, на ходу надевая куртку, которую ма-шинально взяла с полки.
Она опять чувствовала себя так, как будто шла на казнь. Что Володя хочет сказать ей? Что? Ради чего он написал ей письмо? И ради чего она позвонила ему, всколыхнув то, что с годами улеглось в её душе.
В тамбуре стояли чьи-то сумки, и им пришлось выйти на перрон. Они стояли друг про-тив друга и молчали. Ника смотрела в сторону, на другой состав поезда. Ей было очень стыдно за свой потрепанный неряшливый вид, грязные, затоптанные чьими-то ногами сапоги, за всклокоченные волосы, висящие мокрыми и слипшимися прядями вдоль щёк. Конечно, она понимает, что рядом с таким красивым и элегантным мужчиной она выглядит просто замарашкой, а не женщиной…
— Ника, почему ты молчишь?
Володя взял её руку и заглянул в глаза. Голубой огонь нежности полыхнул из его глаз, и сердце её часто-часто забилось. Но вдруг, словно чего-то испугавшись, Ника выдернула свою ладонь из рук Володи и нахмурилась:
— Тоже самое, я хотела бы спросить у тебя!
Володя посмотрел на Нику долгим взглядом, затем, подняв руку, растерянно потёр лоб, словно раздумывая над её словами. Ника знала этот жест с детства, конечно знала.
— А он совсем не изменился! — подумала она, пытливо вглядываясь в лицо мужчи-ны, стоящего напротив неё. — Лишь чуть больше стало проседи на висках, да глубже ста-ли складки на лбу, да шрам на щеке. А, в общем, Володя стал ещё красивее, именно нас-тоящей мужской красотой. Любая женщина почтит за честь его внимание…
— Ника, послушай! Может, ты останешься на один день? — вдруг заговорил торопливо Володя. — Всего на один день! Мне с тобой надо поговорить. Нам никто не помешает. Я сейчас один. Жена? Жена… она в санатории. Я прошу тебя очень, останься!
Володя смотрел в глаза Ники, и она, чувствовала, как одурманивает её этот нежно-го-лубой свет. Боясь уступить, она медленно покачала головой.
— Нет? Но почему?
— Меня ждёт работа!
— Работа? Вот это ты называешь работой? Перетаскивание сумок с тряпьем из одного места в другое! И это твоя работа?
— Да, это моя работа! Этим я живу, кормлю детей, одеваю их, а также и себя. Покупаю кой-какие материальные ценности… — отчего-то злясь, перечисляла Ника.
— А ещё гробишь себя! — мрачно добавил Володя, уставившись вниз, на свои доро-гие кожаные ботинки, заложив руки за спину.
Ника молчала. Что можно было сказать в ответ?
— А что же твой муж, что он делает? — не глядя на Нику, спросил Володя.
— Он умер!
— Что?
Мужчина вдруг рванул к себе Нику, и больно сжимая её плечи, срывающимся голосом проговорил:
— Почему же ты молчала? Почему?
— Потому, что ты не спрашивал меня об этом. Да и что бы это дало, в конце концов?
Отчего-то Ника оглянулась и увидела, что проводницы, две молоденькие девушки в оди-наковых форменных темно-синих пальто, смотрят на них с нескрываемым любопытством.
— Отпусти меня! — тихо попросила Ника.
— Да, да! Извини! — Володя опустил руки и тут-же вновь заложил их за спину.
— Так о чём ты хотел поговорить со мной? — спросила Ника, потирая застывшие ладо-ни, и стараясь не смотреть на мужчину, который, в свою очередь теперь не отрывал сво-его взгляда от её лица.
— Я хочу попросить…чтобы ты не исчезала. Чтобы знала, что я могу прийти к тебе на помощь всегда, в любую минуту…
— Это из-за меня, или из-за дочери ты так просишь…
— Из-за вас обеих. Вы обе мне дороги… очень…
— Хватит! Не говори так много лишних слов! — опять злясь, произнесла Ника.
— Девушка! Через пять минут поезд отправляется. Заходите! — сурово заявила одна из проводниц, вместе с тем, с любопытством и интересом глядя на Володю.
— Она сейчас войдёт! — Володя опять положил свои руки на плечи Нике.
— Какие у него сильные руки! — думала женщина, глядя в глаза мужчине. В его уди-вительные глаза нежно-голубого цвета, сияние которых он подарил своей дочери.
— Я хотел бы поговорить насчёт Геры…
— Что? Нет! Это запретная тема для нас с тобой.
— Но я хочу помочь тебе и ей.
— Ах, оставь это…
Ника вырвалась из объятий Володи и быстро пошла к вагону.
— Ника, я приеду…скоро! — мужчина шёл следом.
— Я не пущу тебя! — бросила женщина и вошла в вагон.
Состав слегка дернулся и потихоньку поплыл вдоль перрона.
Володя шёл следом за движущимся вагоном, и грустно смотрел в глаза Нике, застывшей в дверях.
— Я приеду! — повторил он.
— Бесполезно! — ответила она, и, отвернувшись, пошла вглубь вагона.
ГЛАВА 38.
— Гера! Так вот насчёт кого он хотел поговорить со мной. Интересно, что же он хочет предложить? Четырнадцать лет воспитывать ребёнка, а потом…Нет, он не получит её, пусть не приезжает. Гера и Данил теперь смысл её жизни.
— А он, Володя? Неужели он стал тебе так противен, что ты даже не рада этой встре-че? Неужели ты не почувствовала, как дрожало твоё сердце, которое готово было выпрыг-нуть из груди…
— Нет! Нет, всё это глупости! Кажется, я просто немного переволновалась. А так, всё бы-ло довольно холодно. И если Володя пришёл в волнение, узнав о смерти Анатолия, то это вполне объяснимо. Как он мог допустить, чтобы его родная дочь жила в нищете. Хо-тя сейчас всем несладко, а особенно переселенцам.
